Татьяна Романова-Настина (в личной беседе):
— «Секс в маленьком московском офисе» — вульгарный роман. Как ты мог до такого докатиться! А рассказы из книги мне понравились. Они лиричные и самоироничные. Читаются легко.

29.07.2012 был на защите дипломов в Академии Ильи Глазунова.
Защищается молодой художник.
Говорит И. С. Глазунов:
— Важно, чтобы это был не этюд, а поэзия. Как поэзия Пушкина, Фета, Тютчева…
И рамы у Вас плохие. Очень важно — уметь выбирать рамы.

— Искусство — это Ваше оружие. Теперь Вы должны завоевывать мир. Иначе мир завоюет Вас. И будете шофером такси.

— Вам надо учиться конкурировать с фотографией.

Важно уметь воздействовать на чувства людей. Тогда они будут реагировать на Ваше искусство. И, может бить, купят Ваши картины…

Обедал в компании с И. С. Г. Он, конечно, артист. Говорит то по-французски, то по-английски, то по-испански.
Спрашивал у меня, как правильно произнести отдельные французские слова. Но говорит хорошо, бойко.
Прекрасное чувство юмора. Самоироничен.
Превосходно знает историю. Великолепная память.
Ненавидит Ленина и Сталина.
На прощание обнял меня, поцеловал и сказал: «Слава России!»

Если я что-то написал о ком-нибудь плохо, то поступил неправильно. Грешен. Плохо можно писать только о самом себе. Да и то не стоит.

Позвонил Юлий Наумович. Попросил пристроить его статью в одну из моих газет.
Позвонил Александр Маркович. Спросил, когда приедет переводчица его книги.
Позвонил Александр Самуилович. Спросил, сможет ли мое издательство сделать корректуру книги его жены, сколько это будет стоить, и как дела со сценарием о юбилее его жены.
Я позвонил Володе Спектору. Предложил ему поехать в августе на один поэтический фестиваль в качестве оператора. Он сказал, что подумает.
Я позвонил Владимиру Ивановичу. Он не взял трубку.

Борис Юдин прислал стихи:

Мой комментарий:
Увы, пристает. Я совершил в жизни много конформистских поступков. И много всякой ерунды написал для заработка.

Позвонил поэт Юрий Юрченко.
Я говорю: — Юра, я сейчас занят, не могу говорить, перезвони мне, пожалуйста, в пять часов вечера.
Ровно в 17.00 Юра перезвонил, и мы условились о встрече.
Юрченко много лет прожил на Западе, привык к пунктуальности. Это замечательно. А в России опоздать на полчаса — в норме вещей.

— Алло, это издательство?
— Да.
— А это «Книжно-журнальная логистика», я курьер, я возле метро, иду к вам за книгами. Мне велели 10 книг забрать.
— А каких книг?
— А мне не сказали.
— Как же я вам выдам 10 книг, если вы не говорите — каких?
— Что же мне делать?
— Позвоните в вашу фирму и спросите, за какими книгами вас послали.
— Понял.
Через 10 минут звонок. Звонит уже девушка-менеджер:
— Алло,  это «Книжно-журнальная логистика», а почему вы книги нашему курьеру не отдаете? Мы же вам все проплатили.
— А какие книги вам отдать?
— Ну, мы же проплатили. Вы что не знаете?
— Не знаю. Я в год 350 наименований книг издаю.
— А… ну это…  «Диалоги о поэзии», 10 штук.
— Хорошо. Такие книги есть. Пусть ваш курьер заходит.
— Спасибо.
— Спасибо.

Звонок в издательство:
— Здравствуйте, это вас из Петербурга беспокоят. У вас есть в продаже книга про Ивана Елагина?
— Нет.
— Точно нет?
— Нет.
— А где она может быть?
— Не знаю.
— Может быть, все же знаете?
— Попробуйте позвонить в Лавку Литературного института!
— А если и там нет?
— Ничем не могу вам помочь. Я эту книгу не выпускал, у меня ее нет.
— А вы знаете, мне очень нужно. У меня начальник любит стихи Ивана Елагина. Попросил найти.
— Послушайте, идите вы знаете, куда?!
— Куда-куда? Вы меня послали в жопу?
— Я этого не говорил.
— Но ведь вы так подумали…
— Нет.
— Все равно вы трамвайный хам, у нас в Петербурге так хамить не принято!
— Извините. Я больше не буду.
— Извиняю. А где же мне найти книгу про Ивана Елагина?

Я хотел купить загородный дом. Искал по объявлениям дом своей мечты. Нашел. Приехал посмотреть. Мне он очень понравился. И — я раздумал его покупать. Вполне достаточно того, что я его нашел и  м о г  купить. А сам дом мне  — как я сейчас понимаю! — не нужен

Лет 15 назад я хотел купить квартиру с видом на Москву-реку. Нашел такую квартиру. И — по ряду причин! — передумал ее покупать.
…Недавно моя фирма  — не по  своей воле! —  переехала. У меня сейчас в офисе вид на Москву-реку.
Что это все значит?

Я задружился в фейсбуке с Настиными подругами — Юлией и Клаудией (они немки). Так много о них слышал, а теперь вот можно общаться.

Мой роман «Секс в маленьком московском офисе» 17.07.2012 поступил в магазины «Старый Свет» (Лавка Литературного института), «Фаланстер» и в Интернет-магазин www.litlavka.ru.

Оксана Робски
Жанна Фриске

Жанна Фриске
Оксана Робски

Раньше я занимался телами
А теперь занимаюсь делами
Дурак

дра
ндра
всего-то несколько мгновений
и — дети ра

Коварный Сергей Киулин прислал текстик:
Евгений Степанов, поэт и прозаик —
Нахрапистый тип из когорты зазнаек.
Он всюду, как Быков какой-нибудь — Дима.
Степанов пришел. Это неотвратимо.

Комментарий:
Нет, я не Быков, я другой.

Евгений Минин пишет в фейсбуке:
Вдвоём Степанов и Кедров
Не наломают много дров!

Приходила в гости Ирина С. Разругала мое ТВ:
— Все гости у тебя занудные, никакого юмора, никаких приколов, все затянуто. А ты — как провинциальный советский диктор.
Ирина права. Но минусы (в данном случае) — это мои плюсы. Развлечений пусть ищут на другом телеканале. А я хочу говорить — о поэзии, о жизни и смерти.

О, клиенты, сколько же вы выпили моей крови!
…Написал сценарий для юбилея одной дамы.
Она возмущается:
— Вы так мало написали о моей любви к мужу!
А зачем об этом писать? Пусть муж сам все в камеру скажет. Зачем я за него буду придумывать?! Неужели и в любви нужны суфлеры?

best консалтинг

Вечерний звонок в воскресенье.
— Евгений, я хочу предложить Вам интересную партнерскую программу.
— Слушаю Вас внимательно.
— На Вашем телеканале «Диалог» я готов рекламировать книги нашего издательства.
— Мило. А что еще?
— Я делаю видео-рецензии на книги. За книгу — 450 рублей.
— А в чем партнерство-то? Вы пока хотите от меня денег, вот и все.
— Ну, я 10 лет в книжно-издательском бизнесе, думал, Вас заинтересует.
— Спасибо, я подумаю.

Пишет письмо весьма уважаемый человек.
— Евгений, мы, группа писателей с Украины, хотим узнать побольше о Союзе писателей 21 века.
— Так все на сайте СП написано. Почитайте, пожалуйста.
— Хорошо, мы почитаем.
На след. день опять письмо:
— Прочитали. Вступать не будем, одна из причин — не хотим платить взносы.
— Понятно, а что вы хотите?
— Давайте издавать журнал для украинских поэтов. 50% денег от нас, 50% денег от вас.
— Помилуйте, а мне-то это зачем? Я что, министр культуры РФ? Нет уж, дудки, я буду свои журналы издавать, а вы издавайте — свои.
— Понятно.

По-моему, многим людям непонятно главное: прежде, чем что-то взять, нужно что-то дать. Дорога с односторонним движением приводит неизбежно в тупик.

Сдуру разместил на фейсбуке свое лирическое стихотворение.
Что тут началось! Весьма уважаемые люди (поэты!) вдруг начали отпускать какие-то скабрезные, фривольные шуточки. Я поначалу возмутился. Даже на дуэль хотел одного типа вызвать. А потом возмущаться перестал. Просто удалил этих людей из списка своих друзей. Пусть они проявляют свои пошлые таланты в каком-нибудь другом месте, а не на моей страничке.

10 июля 2012 я начал очередной переезд. Буду находиться в том же здании, но на втором этаже. Таскаем вещи. Адрес и телефоны не изменились.

Со следующего учебного года буду преподавать в одном московском ВУЗе на кафедре культурологии. Мой курс — история и теория русской литературы.
Предлагали и возглавить кафедру, но я отказался. Все-таки хоть иногда я должен и спать.

Играл в пинг-понг с кандидатом в мастера спорта. Выиграл несколько партий. Это, наверное, мое единственное достижение в жизни.

Свет —
Это Наталия Лихтенфельд.

Позвонила соседка с дачного кооператива, где у меня дача уже 20 лет. В последнее время я туда езжу крайне редко.
Говорит:
— Хорошо было, когда ты там жил, нам всем было весело.
Странно, а я уж забыл, как нам там всем было весело. Я вообще, сразу забываю места, где не живу.

Дима и Нина
Это мои лучшие друзья
Дача
Сосны
Большой обеденный стол
И — беседы
И — пинг-понг
Пинг-понг
Пинь-пинь-пинь-пинь…
Поет в соснах — кто? —
Неужели Зинзивер?
Мы играем с Димой
Он не только прекрасный поэт, но и кандидат в мастера спорта по настольному теннису
Дима играет, конечно, лучше меня, но все-таки иногда мне уступает; он значительно старше, у него сейчас хуже физическая подготовка
Он играет со слабым соперником (со мной)
А я — с сильным (с ним)
Он не учится у меня
А я учусь у него
В этом моем преимущество
Поэтому я иногда выигрываю
Я всегда стараюсь играть с сильными партнерами
…Я стараюсь брать на работу в свою фирму людей, которые знают больше меня, умеют больше меня
Стараюсь у них учиться
Именно поэтому наша фирма на плаву уже 10 лет
…Как хорошо, что Дима играет лучше меня в пинг-понг
Пинь-пинь-пинь-пинь…
Кто-то поет в соснах

Звонит пожилая бабушка-филолог из города К.
— Дорогой Евгений Викторович, здравствуйте, я прочла Вашу книгу стихов. Я потрясена. Это самое лучшее, что я когда-либо читала. Декламировала Ваши стихи даже нашему духовенству. Им тоже очень понравилось.
Говорю:
— Спасибо сердечное за добрые слова. Я их, разумеется, не заслуживаю, но все равно приятно. Могу я Вам чем-то помочь?
— Да, можете. Мне нужно два миллиона семьсот тысяч рублей 30 копеек. Не хватает на квартиру.

Июль 2012. Смотрел финал первенства Европы по футболу. Испания — Италия. Про итальянцев много говорить не буду, у нас во дворе ребята играют лучше. Самое главное — у итальянцев нет физической подготовки, они просто не успевали за своими соперниками.
А вот испанцы очень интересны. Интересны мне как предпринимателю. Как устроена испанская система? Во-первых, у них все игроки равновеликие. Все — величайшие мастера. Во-вторых, у них блестящая физическая подготовка и взаимозаменяемость. Козырь испанских футболистов — короткий пас, видно, что на тренировках они постоянно играют в «квадрат» (это такой футбольный термин). Ничего нового испанцы не изобрели — в такой футбол уже лет 25 назад играл романцевский «Спартак». Но они довели свою систему до совершенства.
Побеждает сейчас коллектив. Это раньше один Марадонна или Зидан могли сделать игру, сейчас это невозможно. Невозможно это и в бизнесе.

С утра до ночи сижу в электронных сетях, понимаю: я уже полу-человек, полу-робот. Мыслю схемами, предложенными Интернетом.
Судя по всему: люди — это и есть гуманоиды. В каждом из нас — заложенная программа.

Не отвечаю одной женщине на письма. Она возмущенно пишет: «Я никогда Вам не забуду, что Вы меня угнетаете как женщину».

В издательстве «Вест-Консалтинг» готовится к печати книга Евгения Степанова «Знаковые имена русской прозы публицистики».
Это книга интервью, которые автор взял в разное время у таких известных писателей, как Эдуард Тополь, Аркадий Арканов, Виктор Шендерович, Виталий Коротич и многие другие.
Будут также представлены беседы с уже ушедшими писателями — Чингизом Айтматовым, Василием Аксеновым, Артемом Боровиком…
Книга поступит на прилавки магазинов в августе 2012 года.

В новую книгу московского прозаика Евгения Степанова «Секс в маленьком московском офисе» (М., «Вест-Консалтинг», 2012) вошел его скандальный роман «Секс в маленьком московском офисе», а также рассказы, написанные в разные годы.
Главная тема писателя — взаимоотношения мужчины и женщины во всем нетабуированном многообразии.
Книга поступит на прилавки магазинов в июле 2012 года.

Сильный характер, неунывающая натура, полный юмора интеллект, подкупающая искренность — всё это есть у героини книги Лики Галкиной «Жизнь со стороны, или Не путай туризм с эмиграцией» (М., «Вест-Консалтинг»), живущей как бы внутри непрерывно меняющейся «розы ветров». Серия портретов, — особенно физиономии «новых русских», — создана с такой обескураживающей непосредственностью, что каждый запоминаешь надолго и невольно соотносишь с теми, что и тебе приходилось созерцать издали и вблизи.
Книга поступит на прилавки магазинов в июле 2012 года.

В издательстве «Вест-Консалтинг» готовится к печати книга стихов классика английской поэзии и прозы Эрнеста Даусона (2 августа 1867 г. – 23 февраля 1900 г.)
Перевод с английского Алексея Юрьева.
Книга поступит на прилавки магазинов в июле 2012 года.

В июле 2012 года увидит свет новая программа телеканала «Диалог» (www.tv-dialog.ru), получившая название «ЛитОбоз». «ЛитОбоз» — это авторские обзоры толстых литературных журналов, выпускаемых, преимущественно, издательским центром «Вест-Консалтинг», а также значимые, на наш взгляд, события и публикации в пространстве отечественной литературы.
Ведущим программы стал Владимир Коркунов, до этого работавший на кабельном канале «Кимры-ТВ» (телепрограмма «Литературный город»). В первых двух выпусках «ЛитОбоза» — обзоры журналов «Дети Ра», «Зинзивер», «Знание – сила», «Футурум АРТ» и «Крещатик». Среди обозреваемых поэтов и прозаиков: Сергей Арутюнов, Елена Кацюба, Андрей Коровин, Дмитрий Мурзин, Игорь Харичев, Валерий Земских, Наталья Мамлина, Юрий Влодов, Виктор Безотосный и другие. Не пропустите!

Готовятся к выходу новые выпуски полюбившейся зрителям программы «Библиотека Евгения Степанова» (телеканал «Диалог», www.tv-dialog.ru). Гостями ведущего программы на этот раз стали признанные мастера отечественной словесности Константин Кедров, Елена Кацюба, Юрий Беликов, Анна Гедымин… А вскоре уютную студию телеканала «Диалог» посетит недавний лауреат одной из самых престижных литературных премий страны «Поэт» Евгений Рейн. С нетерпением ждем новых эфиров и напоминаем, что ознакомиться с ними вы, уважаемые зрители, можете на официальной странице телеканала: http://www.tv-dialog.ru, а также на сайтах YouTube и video-mail.ru.
Эфир запланирован на первую декаду июля 2012 года.

Критик и публицист, сотрудник холдинговой компании «Вест-Консалтинг» Василий Манулов назначен ответственным секретарем газеты «Литературные известия», заместителем шеф-редактора газеты «Поэтоград», а также редактором отдела критики журнала «Дети Ра».

23-24 июня 2012 года был в Александрове на поэтическом фестивале имени сестер Цветаевых.
Выступали Лев Готгельф, Андрей Коровин, Владимир Коваленко, Геннадий Калашников, Елена Иванова-Верховская, Татьяна Перцева, Евгения Доброва и другие поэты.
Я свои стихи читать не стал. Читал произведения Хлебникова, Верлен, Дегена, Межирова, Твардовского. Ночевали в пионерском лагере. Я очень быстро устроился спать. Ни в каких гулянках не участвовал. Сил уже нет.
Утром ходил за грибами. Ничего не нашел. Назад ехал в электричке. Читал рукописи.

В журнале «Юность», № 5, 2012, напечатали два моих стихотворения.
Забавное дело: впервые я предложил стихи журналу «Юность» ровно 32 года назад. Меня усердно хвалили там, но не печатали.
И вот чудо свершилось: опубликовали. Не могу сказать, что мне это сейчас очень нужно. «Юность» теперь, конечно, совсем другая. И я другой. Но все равно приятно.
Да, правильно говорят: в России нужно жить долго.

В Москве в субботу, 16 июня, проходит 15-й съезд Республиканской партии России. Как сообщает РИА Новости, тайным голосованием делегаты съезда приняли решение об объединении РПР с Партией народной свободы. Объединенной партии планируется дать название Республиканская партия народной свободы (РПР-ПАРНАС), но голосования по этому поводу, как пишет в твиттере журналистка Вера Кичанова, еще не было.
Ожидается, что посты сопредседателей в новой партии займут Борис Немцов, Михаил Касьянов и Владимир Рыжков. Все они являются сопредседателями незарегистрированной Партии народной свободы, а Рыжков бессменно руководит Республиканской партией, которая недавно вернула утраченную в 2007 году регистрацию. Объединенная партия собирается получить регистрацию на базе РПР.
Делегаты субботнего съезда приняли политическую декларацию, в которой обозначали свои ближайшие цели. По данным "Интерфакса", в документе подчеркивается оппозиционность новой партии к Владимиру Путину, прошедшие парламентские и президентские выборы признаются нечестными и несвободными. Среди своих главных задач РПР-ПАРНАС видит освобождение политзаключенных, скорейшее осуществление политической реформы и проведение не позднее 2013 года досрочных думских и президентских выборов.
Эмблемой новой партии станет изображение быка темно-красного цвета на белом фоне, а ее флаг будет представлять собой полотнище белого цвета с эмблемой партии и ее названием.
Среди гостей объединительного съезда присутствуют правозащитница Людмила Алексеева, ректор Высшей школы экономики Евгений Ясин, актриса Наталья Фатеева и бывший сопредседатель "Правого дела" Леонид Гозман. В декларации партии говорится о готовности сотрудничать с широким спектром демократических сил, в том числе с "Яблоком" и Комитетом гражданских инициатив Алексея Кудрина.
Республиканская партия России существовала с 1990 года. В 2007 году она была ликвидирована постановлением Верховного суда РФ. Осенью 2011 года это решение было оспорено в Европейском суде по правам человека, и Верховный суд его отменил. В мае 2012 года Минюст вернул РПР регистрацию.
Партия народной свободы была создана в 2010 году на базе РПР, "Солидарности", Российского народно-демократического союза и "Демократического выбора". Летом 2011 года ПАРНАС попытался зарегистрироваться в Минюсте, но получил отказ».
Очень интересная заметка, как, вообще, интересна российская политика.
Российская политика — это не политика, а мощнейший, правильно структурированный сетевой бизнес, где, как это ни грустно, кадры для оппозиции готовятся в номенклатурных элитах.
Итак, кто же в оппозиции?
Борис Немцов. В прошлом губернатор, первый вице-премьер, зампред Госдумы.
Михаил Касьянов. В прошлом премьер.
Владимир Рыжков. В прошлом зампред Госдумы.
Алексей Кудрин. В прошлом министр финансов.
Неужели наши граждане до сих пор не понимают, что власть и оппозиция — это единый организм, как двуглавый орел. Бедные, бедные люди.

17.06.2012. Купил на барахолке шеститомник Бунина за 350 рублей. Счастье!

Наташа говорит:
— Катинка научилась танцевать раньше, чем ходить.
Это правда. Катинка держится ручками за кроватку и танцует. Ходит пока только за ручку — вместе с мамой и папой.

Поистине в невероятной стране мы живем.
Июнь 2012. Руководитель следственного комитета куда-то вывозит журналиста «Новой газеты»… Потом извиняется. Потом говорит, что у него «эмоциональный срыв».
Руководитель «Новой газеты» эти извинения принимает.
Где я? Где все мы? Что происходит с людьми?
А еще, в связи с этими событиями, я вспоминаю гениальное стихотворение «Посредине дня...» Александра Яковлевича Аронова, написанное в далеком 1978 году:

В 1991 году мой друг, французский писатель Морис Маскино прислал мне приглашение во Францию. Я тут же стал паковать чемоданы. Морис договорился, что я поживу у его подруги и соседки, тележурналистки Софи Лефевр.
Когда я уже с большим трудом оформил все документы, достал билет на поезд (это тоже было непросто), закупил в дорогу продуктов и должен был выезжать в Париж, позвонил Морис и сказал:
— Евгени, извини. Софи уехала в Испанию на отдых, и, следовательно, твоя поездка откладывается.
Я решил, что все равно поеду. Даже если придется ночевать на скамейке. Париж увидеть очень хотелось. Все-таки я пять лет в институте изучал французский язык, был пропитан заочной любовью к городу на Сене. Я, точно загипнотизированный, хотел приехать в Париж, лечь на его дорожные (реальные, нереальные?) камни и — не поверите! — поцеловать их. Увидеть нефантомный город. И доказать самому себе, что Париж существует, что там тоже живут люди, а не вымышленные литературные персонажи.
Морис заволновался, услышав о моем решении. Сказал, что свяжется со мной завтра. Утром следующего дня он перезвонил и сообщил, что обо всем договорился со своим приятелем, алжирцем по происхождению Азузом.
— Ты сможешь пожить у него две недели. Голоден не останешься. Азуз — владелец ресторана.
Затем Морис продиктовал мне телефон и адрес Азуза.
…Я прибыл на Северный вокзал. Меня встретил Морис. Мы сели в такси и поехали к Азузу.
Мои первые впечатления от города оказались не восторженными, скорее — я чувствовал некое бабелевское удивление, что Париж так неопрятен, неряшлив. И вместе с тем, город почему-то сразу показался родным. Я как-то сразу понял, что задержусь здесь надолго…
У алжирца Азуза был маленький ресторанчик «Дюдюль». Буквально на несколько человек. Он размещался возле станции метро (не поверите!) «Сталинград». На первом этаже находилось заведение, на втором — двухкомнатная квартирка Азуза, где он жил вместе с женой Лучаной и своим помощником Юсефом. Жены дома не оказалось — она уехала в отпуск на родину, в Италию.
Мне предоставили отдельную комнату.
Я стал жить на набережной Луары. Район этот, на мой взгляд, хороший. Правда, живут здесь в основном чернокожие и арабы. Но живут неплохо. Играют на роскошной мощенной набережной в футбол и настольный теннис. В общем, все обычно. Собаки тоже обыкновенные. Невоспитанные. Сидел я как-то на скамеечке, ел свою пайку. Подбежала такса. И написала на мою сумку.
Я гулял по городу, встречался с русскими эмигрантами, делал с ними интервью, писал стихи и дневник, ел на скамейке. Морис мне купил на месяц проездной и дал двести франков. Это примерно двадцать долларов.
Я уходил из дома в семь утра, а приходил в двенадцать ночи. Исходил Париж вдоль и поперек.
Потом меня приютил у себя заместитель главного редактора журнала «Фосфор» Жан-Жак Фреско. Я стал жить у него.
Я встречался во Франции со многими известными людьми — Александром Гинзбургом и Дмитрием Савицким, Андреем Синявским и Марией Розановой, Юрием Мамлеевым и Ренэ Герра, Оскаром Рабиным и Александром Радашкевичем, Алексеем Хвостенко и Николаем Тюльпиновым... (Некоторые из них стали героями этой книги.)
За те долгие месяцы, что я провел в Париже, я сменил множество квартир и отелей, был стажером в журнале для подростков «Фосфор», работал гидом, привозил фотографии из Москвы для газеты «Русская мысль», т. е. жил (выживал!) и зарабатывал, как мог. Отчасти все мои парижские приключения я описал в романе «Благодарная песня Джамбула».
Теперь несколько портретов парижан.

Однажды, когда я остался дома один, а Жан-Жак уехал в очередную командировку,  я позвонил профессору Восточного института господину Рене Герра. В Москве я кое-что о нем слышал. Читал теплые отзывы о нем Ирины Одоевцевой в книге «На берегах Сены». Знал, что замечательная книга Зинаиды Шаховской «В поисках Набокова» вышла с посвящением, в частности,­ этому человеку. Знал, что он активно интересуется русским искусством.
Я позвонил и начал, как теперь понимаю, тупо и вызывающе нахально заманивать его к себе в гости:
—  Приезжайте, господин Герра, ко мне, в Мант ля Жоли.  Это не слишком далеко. У меня есть икра, водка. Посидим,  поговорим. Я  сделаю с Вами интервью,  глядишь, его потом и напечатают.
Видимо, эта неуемная наглость ошарашила видавшего виды профессора. Он просто  опешил. Дело в том, что обычно в гости напрашивались (да еще как!) к нему. Он же —  наоборот —  многим давал от ворот поворот, чтобы не сказать похлеще. Например, журналиста Феликса Медведева он просто послал... (да-да, именно туда).­
Герра же начал приглашать меня к себе, заверяя, что у него  нам  будет несколько уютнее. Я решительно отказывался. Но потом все  же согласился.
И вот я в гостях у профессора. Что же я увидел?  Два роскошнейших, стоящих рядом трехэтажных (окна бронированные!) особняка, где хранятся русские картины, рукописи и автографы прославленных наших соотечественников — от  Пушкина до Бунина и Зайцева.­­
Приведу только одну цитату  из достаточно официального ­ источника. Газета «Известия» от 6 марта 1989 года. Эд. Поля­новский «По ту сторону» (Парижский дневник); «...Собрание  картин, если считать не только  масло, но акварели, наброски, ­ —  несколько тысяч). Но главная редкость —  литература, поэзия. У него более 40.000  именований уникальных книг,  10.000 томов русской эмигрантской поэзии. По его уверениям —  самое большое в мире. Архивных материалов и писем —  не счесть. Неопубликованные ­ письма Бунина, Танеева, Куприна, Северянина,  Ходасевича,  Балтрушайтиса. У Герра много картин и особенно книг с дарственными надписями. От  Зайцева («Дорогому...», «с лучшими чувствами...»), от Анненкова («моему историографу»). От Адамовича, Гуля, Вейдля, Зака, Шаршуна,  Терапиано, Лифаря...». И это не все. Далеко не все.
И что самое замечательное,  это богатство не лежит мертвым грузом. Господин Герра  издает книги наших былых соотечественников, альбомы.
Его потом, разумеется, обкрадывают. Наши теперешние соотечественники. Перепечатывают без спроса то, что принадлежит ему. Но Герра не сдается и не унывает. Ибо главное для него — служение великой, сохранившейся, несмотря ни на какие трагические катаклизмы, русской культуре. И не из робкого десятка этот человек. Он и  раньше шел против течения. Когда писал диссертацию о непопулярном —  тогда­ —  ни в России, ни во Франции Борисе Зайцеве, когда собирал по крохам абсолютно никому не нужное —  опять-таки тогда! — искусство первых эмигрантов.
Идет  против течения и теперь. Когда объявилось немало ловких и хитроумных «любителей» отечественной культуры, не знающих простой и мудрой истины: воровать, а тем более что-то просить (не спрашивать!) — некрасиво. Все дадут и предложат сами...
Мы провели два дня вместе с Рене Герра, отметили его день ­ рождения, ­выпили замечательного белого вина и царского (!) русского шампанского, обсудили множество самых различных проблем.
Я у профессора ничего не  просил. Он сам мне дал почетное  право —  впервые  на законных основаниях воспроизвести в России уникальный портрет Бориса Зайцева работы Сергея Иванова с автографом и  легендарный портрет Е. И. Замятина кисти Б. М. Кустодиева. Я с удовольствием в свое время это сделал в моей любимой газете “Подмосковные известия”.

 — Никаких интервью я не даю. Никому! — сказал мне в телефонную трубку выдающийся художник Оскар Яковлевич Рабин, когда в 1991 году в Париже я набрал его номер. —  Не обижайтесь. А вот картины посмотреть  приглашаю!

...Рабинский Монмартр (здесь, на горе, художник прожил шесть лет) —  такой же неповторимый, как, скажем, Витебск Шагала. Это не веселый крепкозубый Монмартр сытых американских и японских туристов, не студенческая вольница (где можно поваляться с подругой на травке). Это довольно грустный, мрачноватый, даже трагичный мир. И вместе тем —  своей одухотворенностью —  прекрасный.

Рабин живет замкнуто. Из квартиры выходит редко и только по делу. Не отвлекается. Денно и нощно работает. В квартире-мастерской (кстати, очень просторной, двухэтажной) нет предметов, не имеющих отношения к живописи. Это, разумеется, не значит, что Рабин беден. Он —  один из наиболее известных и высоко котирующихся художников так называемого русского зарубежья. Да и квартира  расположена в самом центре города, на узенькой,  точно прищур китаянки, старой улочке Кенкампуа.
Оскар Рабин, я­ думаю, из той хлебниковско­й породы людей (изобретателей —  не приобретателей), которым по большому счету все равно где творить: в чудовищном ли бараке под Москвой (где когда-то годами жил он, Рабин, представитель Лианозовской школы и один из организаторов «Бульдозерной» выставки), в двухэтажной ли парижской мастерской...

В Париже Рабин с 1978 года. Советского гражданства его лишили в возрасте пятидесяти лет. Спустя многие годы вернули. Но вот сообщить об этом позабыли. Отняли — не спросили, вернули — не спросили также.

Эмиграция —  это, как известно, всегда не сладко. Тем более для художника. Тем более в Париже, где никого и ничем в живописи удивить невозможно. Однако Рабин не стал быстренько переквалифицироваться в программисты или в ночные сторожа. По его выражению, «по-прежнему мазал краски». Как «мазал» их всегда и везде. И —  выдюжил. Поразил даже ничему не удивляю­щихся парижан.

В 1997 году я вновь видел Рабина в Париже, во время концерта братьев Мищуков в зале Дома русской культуры.
Рабин пришел с женой. Он совершенно не изменился. Такой же лысенький, худощавый дяденька. Он меня не узнал, а я о себе напоминать не стал.
Как только Рабин вошел в зал, к нему тут же подбежал какой-то другой журналист. Попросил о встрече.
Забавное дело — Рабин ответил ему примерно также, как и мне в 1991 году:
— Приходите в гости, я Вам с удовольствием покажу картины!
Как только концерт Мищуков закончился, Рабин с супругой моментально откланялись. Хотя потом предстоял еще фуршет. На пустяки истинные художники не отвлекаются.

В 1992 году мы вместе с извечным моим спутником, фотографом Игорем Флисом ездили в командировку от журнала «Столица» в Азербайджан. В Баку было много интересных встреч; с нефтяными магнатами и членами правительства, рабочими и бизнесменами, азербайджанцами и русскими. Лично мне очень понравилось. Все-таки по темпераменту я южанин...
Из Баку мы делали выезды, как сейчас говорят, на места. И однажды приехали по собственной, надо заметить, инициативе в одно диковинное место...

До села Ивановка Исмаилинского района Азербайджана дорога далека. Пять часов, как минимум, нужно потрястись от Баку по крутым горным дорогам на автобусе.
Но посетить Ивановку стоит. Когда мы туда приехали, сразу и не поняли, где оказались. Дома —  какие и в богатой-пребогатой Америке не всегда увидишь, а лозунги, наоборот, —  как в былые годы в Высшей комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ. На главной улице села (рядом с правлением) —  красовались гербы бывших союзных социалистических республик. Огромный круглый каравай хлеба продавали за копейки. И жили там в основном русские. Что такое? Таинственный остров капитана Немо? Новые Лыковы?
Мы с проворным Флисом стали знакомиться с местными жителями.
Первые наши вопросы мы задали сотруднице тамошней столовой Татьяне Григорьевне Казаковой. Кстати говоря, в столовой этой, заплатив десять рублей, мы откушали так, как не во всяком московском ресторане накормят.
Татьяна Григорьевна Казакова:
—  Мы здесь как у Христа за пазухой. Межнациональных конфликтов у нас никаких не было и нет. Хотя живут здесь не только русские, но и азербайджанцы, лезгины... Уезжают люди редко. Кое-кто попытался искать счастья на стороне (это когда война в Карабахе разгорелась), да большинство потом вернулось. И богатство, и благополучие наше возникло не на пустом месте. Все это благодаря нашему председателю —  Николаю Григорьевичу Никитину. Он у нас от Бога. Да и вера нас поддерживает. Мы же староверы, молокане то есть.
—  А что это значит? — спросил любопытный фотограф Флис.
— Мы не принимаем крест и икону, ибо они —  порождение рук человеческих, а не божественных. А так у нас все —  как у остальных христиан. В общем, набожные люди у нас живут. ­Как в Баку какая заваруха —  аксакалы  наши молятся  — чтобы все жили в мире.

Потом мы разговорились с сотрудницей местной гостиницы (да-да, есть в Ивановке и своя роскошная гостиница) Марией Васильевной Орловой:
—  Жизнь у нас в самом деле хорошая. Особенно раньше прекрасно все было. В последнее время появился все-таки страх. Вдруг нас попросят отсюда? Власти-то сейчас как таковой нет, законы не работают. Это у  нас в колхозе порядок, а во всей стране — черт знает что делается. А  лучше всего вы все-таки с председателем поговорите — он о колхозе лучше любого расскажет.
Мы стали ждать председателя. Он находился в поле. Приехал только к вечеру. Немолод. Суров на вид. В ковбойской шляпе. В синем плаще. Внимательно посмотрел командировочные удостоверения, побуравил взглядом.
Покосился на диктофон, но на вопросы —  на все! —  ответил.
Николай Григорьевич Никитин:
—  Селу нашему лет сто семьдесят. Приехали сюда наши предки —  сослали их цари за веру молоканскую­ —  из Тамбова, Воронежа, Ростова, Ставрополя, из других русских городов и деревень. Приехали и прижились на азербайджанской земле. И никаких конфликтов с коренными жителями у нас никогда не было. Да и что нам —  народам —  конфликтовать?­ Азербайджанцы трудолюбивы, мы, русские молокане, тоже не отстаем. В чем наша молоканская изюминка? Мы — профессионалы. Родители сызмальства приучали и приучают детей к ремеслу. Причем именно к тому делу, к которому есть способности. Потому что быть настоящим плотником, к примеру, —  это призвание. У меня такого призвания нет. А у братьев моих есть. Вот отец меня с детства и не стал к плотницкому ремеслу —  искусству! —  приучать, в поле стал водить. Что-то, говорят, из меня получилось.
В двадцать пять лет меня избрали председателем. Было это аж в пятьдесят третьем году. На общем собрании только один человек проголосовал против —  это... моя мать.
—  Почему, если не секрет?
—  Поддавал я тогда изрядно. Но стал председателем —  бросил. Дядя отца меня вразумил. Однажды пришел к нам с матерью и сказал: «Ты можешь, конечно, пить и дальше, но тогда верни колхозную печать. Водка и печать —  две вещи несовместимые». Ему тогда было восемьдесят три года. Я послушал мудрого старика. У нас, молокан, слово старцев — закон. Бросив пить сам, я затеял всеобщую антиалкогольную кампанию. Начал со своих родственников. Прежде всего, с шурина. Отправил его лечиться. Заплатил деньги немалые. Через полгода с лишним он вернулся. Завязал. Потом я отправил на лечение еще сто двадцать семь любителей спиртного. Восемьдесят восемь вылечились. Двенадцать человек лечения не вынесли —  повесились. Двадцать семь пили до последнего дня. Но двадцать семь —  это не сто двадцать семь. Появилось здоровое поколение. У них появилась здоровая —  трезвая! —  поросль. Так у нас до сих пор и не пьют. И это главный секрет нашего успеха. Хотя то, что Вы видите, наживалось не сразу. Случалось, что меня и под суд хотели отдать, заслушивали на бюро ЦК, где председательствовал лично товарищ Алиев. Понимаете, мы еще в шестидесятые годы стали строить у себя в селе кирпичный и асфальтовый заводы, хлебопекарню... Это считалось грубейшим нарушением устава колхоза. Если бы за меня не заступился мудрый Алиев (эти слова Никитин говорил, когда Алиев не был у власти! — Е. С.), сидеть бы мне лет десять-пятнадцать. Вот так. А через два года меня за те же «прегрешения» наградили звездой Героя Социалистического Труда. И даже другие колхозы в Азербайджане стали обязывать строить подсобные хозяйства.
—  А сегодня, какие у вас еще заводы, сооружения построены?
—  Комбикормовый завод, черепичный, мельница, пекарня, маслозавод, слесарные мастерские, мебельные и деревообрабатывающие цеха... Словом, есть все, что нужно. Хотя, честно говоря, могли бы мы жить и лучше. Ведь работаем мы за семерых. В Исмаилинском районе двадцать шесть хозяйств, а сорок-пятьдесят процентов продукции сдает наш колхоз имени Калинина. Это и виноград, и зерно, и мясо...

Вечером мы гуляли по селу. Пьяных криков не слышали. Воздухом чистым дышали, птичек слушали. Очень нам, детям каменных городских джунглей, это все понравилось.
Значит, могут еще русские люди работать. Несмотря ни на что. Если совесть есть. И вера есть.
Колхоз этот существует и сейчас. Он по-прежнему очень успешен. И носит имя Николая Григорьевича Никитина.

Когда кумир моей юности Жак Брель исполняет великую песню «Je suis malade» (Я болен, я не могу без тебя… И т. д. Далее по тексту) у меня замирает сердце, я не знаю, как на эту песню реагировать. Не понимаю, почему Брель, далекий бельгиец, знает обо мне все.

Рахманинов сказал все. И о любви, и о страдании. О России и мире.
Рахманинов для меня равновелик Бетховену. По-моему, это два самых близких композитора.

Аркадий Северный ни разу не был в советском ТВ-эфире.
Аркадий Северный остался.
Не важно, как ты был признан при жизни. Важно — что будет потом.

Алеша Дмитриевич трагически поет: «Домой, в Париж, он больше не вернется…»
Гарик Сукачев трагически поет: «Домой, в Москву, он больше не вернется…»
Мне понятны оба замечательных исполнителя.

Ив Дютей (Duteil) поет «Prendre un enfant par la main» — а я думаю о своей внучке Катинке.
Я мысленно беру ее за руку, и мы гуляем в Кусковском парке, как раньше с ее мамой.
Я беру ребенка в свое сердце.
Мне помогает мой друг Ив Дютей.

Мои музыкальные пристрастия практически не изменились с детства.
В детстве я играл в оркестре баянистов-аккордеонистов и любил классику — Глинку, Чайковского, Рахманинова.
В отрочестве полюбил бардов — Берковского, Городницкого, французские концерты Высоцкого, Окуджаву.
Инязовская юность — это тотальное увлечение французской музыкой. Брель, Брассенс, Далида, Азнавур, Дютей, Гензбур…
И сейчас я слушаю тех же самых авторов.

Владелец небольшого заводика Комбайнов, один из авторов издателя-редактора Трынкина, захотел прославиться.
— А что, Трынкин, можешь поставить мои книги в центральные магазины? — спросил Комбайнов Трынкина.
— Смогу, — ответил Трынкин.
— Хорошо, — отчеканил Комбайнов. — Денег тебе на это дам.
Трынкин поехал в Книготорг. Там показал увесистую книженцию Комбайнова директору Книготорга Ненашеву.
Ненашеву взял книгу в руки, пренебрежительно, не скрывая отвращения, полистал:
— Ну что ты опять принес?! Это же говно. Никто это говно читать не будет. Большие магазины такую книгу не возьмут.
— А я заплачу.
— Заплатишь? Ну ладно, дай я еще посмотрю эту книгу. Аннотация там есть? Есть. В общем, наверное, можно будет что-то для тебя придумать.
— Я заплачу сегодня. 10 тысяч рублей.
— Ладно, согласен. Книга нормальная. Аннотация хорошая. А что, ты растешь… Книги у тебя стали лучше получаться. Молодца! Завтра поставлю твой шедевр в книжные магазины. Деньги в руки не суй, положи на стол.
— Спасибо.
— Да ладно. Заходи еще.

Я раньше обожал стихотворение Михаила Светлова «Гренада». Только сейчас начал задумываться, о чем в этом стихотворении идет речь. А речь идет о том, что некий «мечтатель-хохол» «пошел воевать, чтоб землю в Гренаде / Крестьянам отдать».
А где он эту землю возьмет? Для того, чтобы ее кому-то отдать, ее нужно у кого-то забрать. Не так ли?
Фактически, Светлов рисует и поэтизирует портрет люмпена и рейдера международного калибра. Или я не прав?
…Сегодня перечитал двухтомник Светлова. Мне страшно: это абсолютная и беспомощная графомания. И дело вовсе не в том, что он постоянно пишет про Ленина. Он пишет п л о х о. Просто не умеет писать стихи.

Сильные люди охотнее всего придумывают дефицит.
Дефицит был в советское время. Есть он, разумеется, и сейчас.
Сейчас главный дефицит — деньги.
В литературном мире — сплошной дефицит. Все хотят печататься. А журналов мало. Обладатели дефицитных литературных полос ведут себя так, как ведут. Никого не сужу. Мне стыдно: я тоже сижу на дефиците.

13.06.2012. Ксения Собчак возмущается по интернет-ТВ, что у нее провели обыск, нашли деньги.
По разным данным, нашли более 1 млн. евро.
Что меня во всей этой истории удивляет? Как из человека, который является частью системы, пытаются сделать оппозиционера.
Если ты имеешь годовой доход в два миллиона евро (а это доход Ксении, который она сама озвучила), ты не можешь, по сути, быть оппозиционером. Значит, тебе власть д а л а возможность эти деньги заработать. А раз тебе дали такую возможность, будь любезен, сиди тихо. И не петюкай. У тебя два миллиона евро, а у тех, против кого ты выступаешь, как минимум, два миллиарда. Им ничего не остается, как… Деньги воюют с деньгами. Ничего личного.
Жаль людей, которые это не понимают.

На сайте Литсовет опубликована переписка Владимира Монахова и Ирины Медведевой.
Вот одна цитата, касающаяся Вашего покорного слуги.

«Ирина!
…Евгений Степанов на Футурум Арте печатает свои дневники и это читается. Конечно, столпотворения нет, широкого обсуждения тоже, но кто что знает. Если задать нужный тон обсуждения и нацелить известных нам людей на отклики, хотя бы в начале. Что касается ваших опасений (речь идет о печати дневника В. Монахова с комментариями – И. М.), то я сам страдаю постоянными сомнениями, а надо ли, а интересно ли людям? А потом закрываю глаза и...

Владимир

Владимир!
Я вот именно и опасаюсь необходимости постоянного технического обслуживания этого проекта - для чего ни сил, ни тех же технических возможностей у меня, увы, нет. Над сайтом я работаю по ночам, работаю урывками, кустарно - без помощи программиста, отсюда и очень ограниченные возможности. Чтобы сделать Ваш дневник работающим, нужны специальные "окна": чтобы читающий мог сам впечатать туда свой отклик, а не писать редактору (мне), чтобы я потом сделала это достоянием всех. Кому понравится такая многоступенчатость? Плюс всегда хорош мгновенный отклик - пока свежо впечатление от прочитанного и есть ответный импульс.

Евгений Степанов - для нас не пример. Это - ГРАФОМАН в самом хорошем смысле слова, а именно: человек ЛЮБЯЩИЙ ПИСАТЬ и где-то находящий для этого время. Но главное - ЛЮБЯЩИЙ ТО, что им написано. Он-то уж точно не интересуется, интересно ли это людям - лишь бы самому было интересно. Я поразилась количеству им написанного и растиражированного в разных ипостасях... Это настоящий феномен (увы, пока никем не описанный - а надо бы!), хотя полагаю, есть в Интернете и другие поразительные примеры...»

Слова Ирины Медведевой обо мне очень точны. И не только не обидны, но в какой-то мере комплиментарны. Я, действительно, графоман. Я, действительно, человек, любящий писать. И, разумеется, мне абсолютно неинтересно, нужны ли мои произведения кому-то еще. Скажу даже больше. Если литератор пишет для кого-то (а не потому что не может не писать) — это, на мой взгляд, не самый лучший литератор. Конечно, здорово, если кому-то твои произведения по душе, но это уже потом… Сначала нужно написать. Для себя самого.

С Евгением Яковлевичем Весником я познакомился в середине 90-х годов, когда работал обозревателем в газете «Крестьянская Россия». Делал с ним интервью — а потом подружились. Стали общаться.
Весник был вестником мудрости, юмора и печали.
Весник был чудесником. И потому что чудил (об этом ниже), и потому что иногда делал чудеса (вспомните хотя бы его роли в «Трембите», «Электронике», «Чудаке из пятого Б»)...
Весник был человеком уникальной судьбы и большого (разнопланового) дара. Сын белоруса и чешки (отца, имевшего высшее воинское звание, расстреляли в сталинское время), воин, получивший боевые медали и ордена, актер от Бога, настоящий писатель... Собеседник. Мне так нравилось с ним разговаривать. Даже просто слушать его.

Делал интервью с Евгением Яковлевичем Весником. Разговор шел о высоких материях — о смысле жизни, о природе человека. Наговорили две кассеты. Когда уже прощались, Весник в дверях сказал:
— Георгий Францевич Миляр на вопрос, что такое человек? — ответил: «Человек — это механизм по переработке прекрасных продуктов питания в дерьмо. И все-таки человек — это звучит гордо!»

Весник вспоминал: «Мы, несколько артистов Малого театра, сидели на каком-то официальном мероприятии. Сильные мира сего, начальники произносили пустые пафосные речи. Кто-то из них, из начальников, тогда спросил у меня:
— Какая у Вас, Евгений Яковлевич, мечта?
Я ответил:
— Купить большой мегафон.
— Зачем?
— Я хочу залезть на телевизионную башню и послать вас всех на...
Мероприятие я сорвал.

Весник размышлял:
— Ты сумей нажить себе врагов. А они тебе сами славу сделают.
Я попросил Евгения Яковлевича объяснить эту фразу.
— Враг необходим, — сказал Артист. — Враг сердится на тебя, повсюду напоминает о тебе, трезвонит о тебе на каждом углу — и в итоге создает тебе славу. А друг... Увы, друг, как правило, предает. Как только ты теряешь должность, перестаешь быть денежным человеком, женишься — друг исчезает...
Получается, что друг — это человек, который временно разделяет твои интересы, увлечения... Временно нужен. Не более того. К сожалению. Самым большим моим другом была собака. Но говорить на эту тему тяжело и долго. Повесть можно написать.

1996 год. Утром позвонил Евгений Яковлевич Весник. И обиженно, как ребенок, спросил:
— Ты куда пропал? Не звонишь... Забыл про меня.
Я что-то невразумительное спросонья ответил.
Он:
— А я думал, ты в Израиль уехал?
Я серьезно удивился:
— Евгений Яковлевич, что же мне там с моей фамилией и физиономией делать?!
Он:
— Фамилия — это не проблема. Физиономия тоже. Можно жениться на еврейке и уехать...
Я все-таки настоял на том, что в Израиль не собираюсь.
Весник обрадовался и рассказал смешную историю.
Артистка Ц. (не буду называть ее фамилию. — Е. С.) недоумевала: «Я понимаю, как из Немы получается Николай, я понимаю, как из Мойши получается Миша, я понимаю, как из Шмуля получается Шура... Но как из н а ш е г о человека по имени Сруль получился р у с с к и й писатель Цезарь Солодарь — не понимаю...»

В 1987 году я работал научным сотрудником в музее Островского. Со многими интересными людьми тогда познакомился и подружился. С поэтом и педагогом Григорием Левиным, художником Борисом Ефимовым, Мишей Мамаевым (он теперь известный актер) и многими другими.
С первым редактором Николая Алексеевича Островского Марком Борисовичем Колосовым мы общались очень тесно. Мы перезванивались, я часто бывал у него в гостях, пытался (по его просьбе) пробить ему двухкомнатную квартиру (увы, тщетно). И, конечно, мы разговаривали о Николае Островском.
Первым дело я хотел выяснить: действительно ли Островский сам написал книгу, а не кто-то другой. Колосов подтвердил:
— Сам.
Но, как потом выяснилось, редакторская правка была значительной.
В 1987 году я написал о М. Б.Колосове заметочку в газету «Московский литератор» и опубликовал там же его мемуары об Илье Сельвинском.

…Этот пожилой, с трудом передвигающийся человек — ­ частый гость в нашем музее.
Вот он пришел на один из вечеров, посвященных памяти Николая Островского. Встречаю у входа. И мы поднимаемся на третий этаж, в конференц-зал. Путь этот для нашего гостя не близкий. Идем мы долго.
«Так, сейчас достанем валидол из кармана, откроем коробочку, выпьем, эакроем коробочку, положим назад в карман», — говорит этот пожилой человек.
Я проделываю все эти нехитрые операции. Разумеется, только валидол пью не сам. И мы движемся дальше, делая остановки на каждом этаже. Рано или поздно мы дойдем до конференц-зала, потому что этот увлеченный человек не может пропустить ни одного мероприятия, связанного со своим другом, коллегой и даже в чем-то учеником — Н. А. Островским.
Его зовут Марк Борисович Колосов. Он один из старейших наших писателей. Ему 83 года, в Союзе писателей он с 1934 года — это год вступления в Союз и Н. А. Островского. Кстати говоря, они и родились в один год — в 1904-м.
Жизнь Марка Борисовича удивительна. Он — первый редактор романов «Как закалялась сталь», член партии с 60-летним стажем, был делегатом 1 съезда писателей, добровольцем в гражданскую войну, прошел всю Великую Отечественную, работая в газетах Южного, Сталинградского и других фронтов. Он встречался с М. И. Ульяновой, А. М. Горьким. Выполнял поручения Алексея Максимовича. Во фронтовой печати трудился бок о бок с советским поэтом и педагогом И.Л.Сельвинским.
А. В. Луначарский написал о нем статью «Марк Колосов».
Одно ив последних писем А. А. Фадеева адресовано тоже ему,­ Марку Борисовичу. А его самый первый рассказ «Тринадцать», опубликованный в июльском номере журнала «Молодая гвардия» в 1923 году, имел такой успех, что был перепечатан всеми комсомольскими газетами союзных республик, вышел в свет и в Нью-Йорке в 1­925 году в лояльно относящемся к нашей стране издательстве «Летающий Осип» под рубрикой «Новая русская современная проза».
Вот такой этот человек. Он давно на пенсии. Казалось бы, мог бы спокойно жить себе поживать на старости лет, но не такой у него характер. Сейчас закончил новую книгу воспоминаний и по-прежнему занимается творчеством Н. А. Островского, с которым встретился 55 лет назад. Именно Марк Колосов сказал Николаю Алексеевичу: «Книга написана хорошо, у тебя есть все данные для творчества». Сказал эти слова после того, как рукопись была отклонена литературно-художественным отделом издательства «Молодая гвардия». А 51 год назад, 15 ноября 1936 года, здесь, на улице Горького, 14, в квартире № 39 (квартире писателя), участвовал в обсуждении романа Николая Алексеевича «Рожденные бурей», в самом появлении которого (хотя и косвенно) он тоже принимал участие. Дело в том, что, когда автору романа «Как закалялась сталь» потребовались многочисленные архивные материалы для создания нового произведения, он решил переехать в Москву. Но переехать в столицу и тогда было делом непростым. Так вот, москвичом Николай Алексеевич стал при самой непосредственной, прямой помощи Марка Борисовича, который написал (вместе с Л. А. Караваевой) письмо в ЦК партии, ходатайствуя о квартире для Островского.
И сегодня Марк Борисович верен своему другу. В музее без Колосова неуютно. Говорит наш директор Г. И. Храбровицкая: «Марк Борисович присутствует на всех наиболее значительных вечерах, проводимых музеем. Зачастую народ идет на то или иное мероприятие, чтобы специально встретиться с Марком Борисовичем». Так было, например, когда совсем недавно в музей пришли молодые шведы и западные немцы. Они хотели встретиться с Колосовым. И он охотно откликнулся. В конце вечера все пели «Вперед, заре навстречу». А запевал сам Марк Борисович.

А Галина Ивановна Храбровицкая до сих пор работает в музее. Она теперь заместитель директора. А руководит музеем моя бывшая начальница Ольга Ильинична Девичева. Я очень люблю этот музей. И книгу «Как закалялась сталь» ставлю очень высоко. Часто ее перечитываю.

Объявлен список номинантов на премию «Московский счет».
Я голосовал так.  Книга Игоря Панина «Мертвая вода», книга Сергея Попова «Воронеж etc», Андрей Сизых, «Аскорбиновые сумерки».
Хотел, конечно, и за себя проголосовать, но постыдился. Что поделаешь, советское воспитание обязывает.
Полагаю, что у Игоря Панина есть щансы. Его книга собрала невиданную прессу… Столько рецензий на поэтический сборник я не читал давно….

5 июня весь день работал. В 8.30 уже был в Бизнес-центре. Днем — у себя в офисе. Выпили по бокалу вина на работе. Сотрудники подарили мне подарки.
Вечером записал на камеру интервью с Юрием Беликовым, Владимиром Бояриновым, Игорем Харичевым и Андреем Корвиным.
Андрей пригласил меня на Волошинский фестиваль. Поеду в сентябре.
5-6 июня получил невиданное количество писем.
Некоторые поздравления как стихи. Или стихи как таковые. Не могу их не привести.

Если поэт пишет и рифмованные стихи, и верлибры, если у него и примитивизм, и эксперимент, если у него и любовная лирика, и политика, и философия, если у него и серьёзность, и юмор, и ирония, – это плохой поэт? Поверхностный, беспринципный, непоследовательный, слабохарактерный?
А смотря о ком речь.
Да, бывают творческие люди, которые легко поддаются поветриям, готовы смешивать всё со всем, артистически демонстрировать свои способности: «Умею и то, и другое, и третье». Своего рода обжорство. Они жиреют, но жир не заполняет их пустоты.
Но есть и другие: которые стараются не изменять себе, ищут истину, идут на риск. Задаются вопросами, на которые не всегда находят ответ. Их широта – она же одновременно и углублённость. Их юмор – одновременно и серьёзность (и наоборот). Рифмованные стихи, верлибр – не самоцель, но – одежда, потребная для лучшего выражения той или иной мысли.
В своё время таким поэтом был Пушкин, который в силу своей образованности, одарённости, гармоничности прекрасно чувствовал себя в любом жанре, в любой исторической эпохе, любая стилизация поднималась у него до уровня настоящей поэзии (что случается у других поэтов ой как редко).
А в наше... Я назову двух, которые, помимо писания стихов, поддерживают, пропагандируют и других авторов. Это Кирилл Ковальджи, всегда опекавший молодых (многие из них – ныне очень известные поэты). Это Евгений Степанов, основатель нескольких литературных журналов и газет.
У обоих налицо органичность, естественность, свобода.
Степанов – случай интересный. Коренной москвич, несколько лет он прожил в Рассказове под Тамбовом (городок премилый, – может потому, что я провёл там всего день? У Степанова впечатления, вижу, не столь светлые). Именно там он окрылился поэзией. И запомнил на всю жизнь: нужно быть внимательным к провинциальным авторам.
Очень уязвимая позиция, очень... Но в его журналах я нахожу много интересных, неизвестных мне имён.
Однако я отвлёкся: вот же оно – там, в Рассказове, в двадцатилетнем возрасте написанное стихотворение.

Итак, открываю бутылку: сегодня у поэта Евгения Степанова – день рождения.

Был в гостях у Лены Довлатовой и Норы Сергеевны Довлатовой (мамы Сергея Донатовича).
Лена рассказала, что Довлатов их таксу Яшку любовно называл Яковом Моисеевичем.
Настоящий Яков Моисеевич (Андрей Седых) об этом знал, но ничуть не обижался. Однако рекламу еженедельника «Новый американец» (который редактировал Довлатов) печатать в своей газете отказывался категорически.

Ездил на Брайтон к Косте Кузьминскому, записал интервью с ним на камеру. Читали стихи друг другу. Заставлял его работать над поэмой «Девочка из Днепропетровска». Костя бухает. Но когда начинает работать, пить перестает.
Эмма (Костина жена) делала бутерброды.

Поднимались на лифте вместе с Леной Довлатовой. Ехали к ней в гости. С нами оказалась какая-то американо-еврейская семья. Маленький непосредственный  мальчик спросил, глядя на нас:
— Are you brother and sister? (Вы брат и сестра?)
Мы улыбнулись, ответили, что нет. Хотя чисто внешне мы действительно похожи.
Вспомнил об этом забавном нью-йоркском эпизоде не случайно. Когда я выпустил книжку своих рассказов, многие мои приятели сказали, что я нахожусь под влиянием творчества Сергея Довлатова. Это правда. Но это неполная правда. Дело в том, что на самом деле не меньшее влияние на меня оказали В. Вересаев и Б. Ямпольский, Н. Тэффи и Ф. Искандер и многие другие прекрасные писатели, которым я, конечно, не чета. Но права считать их своими учителями у меня никто не отберет.

Целый месяц искал в Манхэттене факс по наиболее приемлемой цене. Наконец-то купил. За 200 долларов.
Лена Довлатова подарила мне компьютер.
Теперь у меня в Москве будет домашний офис.

Творчество Сергея Довлатова я (как и многие другие) полюбил давно и сразу. Помню, жил тогда в далеком замечательном городе Рассказово в Тамбовской губернии. Учил, как мог, детишек уму-разуму в сельской школе. А вечерами —  знали бы мои бедные ученики! —  слушал вражеское радио «Свобода». Довлатова слушал. Он читал свои потрясающе смешные этюды из цикла «Ремесло».
Когда  писателя не стало, как-то стало тяжелее жить. Все его книги уже прочитаны. А новых никто за него не напишет. Мне кажется, все русские писатели ставили и ставят перед собой одну неправильную, странную задачу —  напугать читателя, показать, какой страшный мир его окружает. А Довлатов —  наоборот. Довлатов, да еще —  не смейтесь! —  Александр Сергеевич. Во всяком случае, именно эти два литератора меня спасают, вселяют в меня заряд оптимизма!
В начале девяностых я неоднократно бывал в Нью-Йорке, жил там довольно долго.
Русский Нью-Йорк пропитан прозой Сергея Донатовича.
Мне, как всегда, повезло. Я встретил массу людей, которые знали Довлатова, дружили с ним.
В 1992 году  по довлатовским местам я гулял в сопровождении Григория Поляка (он теперь уже тоже в лучшем из миров). Несколько слов о нем. Гриша был  человеком бесконечно добрым и симп­атичным. Подвижником культуры. За двадцать с лишним лет эмиграции издал в своем издательстве «Серебряный век» книги Ремизова и Вагинова,  Булгакова и Платонова, Хармса и Олейникова, Венедикта Ерофеева и  Аксенова, и, конечно,  Довлатова, своего друга...
Про Григория Поляка очень хорошо пишет в книге «Сергей Довлатов» (серия ЖЗЛ) Валерий Георгиевич Попов.
То, что меня сопровождал Гриша, было вдвойне приятно, ибо Поляк —  прототип многих героев писателя, один из ближайших его товарищей.
Район, где жил Сергей, называется Квинс, местечко —  Форест Хилз. Дома — по нью-йоркским масштабам — небольшие. Вокруг  много русских, точнее, бывших советских евреев. Русская речь слышна повсюду. Много синагог. Изумительны русские магазины. В один из них (который посещал в свое время и Довлатов) мы зашли. Все говорят по-русски. Но с колоритным одесским акцентом. Григория все знали.
Тут же подскочил продавец:
— Гриша, что возьмешь?
Поляк набрал всякой всячины. И колбасы, и  сыров, и русского черного хлеба.
Даже русской пищи в  Америке с избытком. Как говорится, Вы хотите курочек? Их есть у меня!
— В этот магазин, —  рассказывал Григорий. — Мы с Сережей заходили очень часто. Он у него неоднократно описан. Правда, однажды мы решили похудеть и стали ходить только в американские супермаркеты, потому что в наших  магазинах  пища очень жирная, типично русская, основательная.
— Давно Вы познакомились с Довлатовым?
— Мы  познакомились с Сережей на пятый день после его приезда в Нью-Йорк. И с тех пор практически не расставались. Виделись ежедневно, общались постоянно. Мы ведь не только жили по соседству. Мы целый период в жизни работали под одной крышей. Сережа в газете «Новый американец», я —  в издательстве «Серебряный век».
Мы подошли к невысокому блочному дому, открыли дверь. ­Гриша показал мне список жильцов. Я прочитал надпись: Довлатова. Раньше здесь значилось: Довлатов.
Мы продолжили прогулку. Григорий рассказал, каким человеком был Сергей.
—  Сережа отличался многими замечательными качествами. Очень редкими по нашим временам. Например, я уверен: в мире не найдется ни одного человека, который бы сказал, что Довлатов остался ему должен. Долги отдавал всегда. Ему, знаю, не отдавали. О его широте ходят легенды. Но он был даже шире... Я знаю массу людей из России, одаренных Сережей. Он им  дарил  МЕШКИ с вещами, устраивал вечера, словом, помогал как мог.
—  В этом, по-моему, вообще отличительная черта русских писателей — больших писателей! — поддержал я тему. —  Например, Федор Михайлович Достоевский, не взяв с собой червонца —  того, золотого! —  не выходил на улицу. Он всем всегда хотел что-то подарить, как-то облегчить жизнь тех, кого встречал на пути. И Довлатов —  такой. А ведь сам жил, насколько мне известно, вовсе не богато.
—  Да. Хотя в последнее время его материальное положение улучшилось, он вел много передач на радио, издавались его книги по-английски, он получал большие авансы, выходили его  многочисленные публикации в крупнейшем литературном журнале Америки «Нью-Йоркер».
—  Григорий, Вы один из персонажей книг Довлатова. Как так получилось?
—  Весь наш район состоит из таких персонажей. Вон неподалеку стоит дядя Миша (Григорий показал рукой на худощавого, невысокого человека. — Е. С.). Он столяр и тоже герой Довлатова. Дядя Миша до сих пор не может осознать, что его бывший сосед —  известный писатель. Привык, что Сережа —  просто свой в доску парень.
—  Вы часто гуляли вместе?
—  Каждый вечер. Если не были в разъездах. Он на мне «обкатывал» многие свои произведения. Он всегда мне что-то в своей шутливой манере рассказывал. Как потом выяснялось, это были куски его новых рассказов.
—  Я слышал, что Довлатов очень любил собак. Правда?
—  Да, правда. Сначала у него был фокстерьер Глаша, потом такса Яшка. Яшка жив и сейчас, ему много лет. Пес забавный. С ним всегда приключались какие-то забавные случаи. Расскажу об одном. К Сереже постоянно наведывалась разная писательская публика из Москвы и Ленинграда, пятнадцать-двадцать человек запросто размещались в его отнюдь не роскошной кухне. Радушный хозяин всех угощал. А Яшка ко всем ласкался. И незаметно грыз штаны гостей. Так один маститый литературный критик, ныне главный редактор популярного московского журнала, однажды присел в джинсах, а вышел в шортах. Очень обижался.
—  Расскажите о семье Довлатова.
— У Довлатова остались мама Нора Сергеевна (Нора Сергевна уже тоже умерла. — Е. С., 2012), вдова Лена,  дочь Катя, сын Коля.  Он родился уже в Америке. Мы  постоянно перезваниваемся с Норой Сергеевной. По несколько раз на дню. С собакой гуляет Лена. Иногда мы это делаем вместе. У меня есть ощущение, что Сергей по-прежнему присутствует в моей жизни. Просто уехал в далекую командировку...

…В 1993 году я познакомился с Норой Сергеевной Довлатовой и Леной, вдовой писателя. У нас установились хорошие, добрые отношения. Лена даже подарила мне компьютер Сергея Донатовича, какие-то другие вещи.
Однажды на кухне Довлатовых (очень хлебосольной, очень русской) мы разговорились с Леной. Я рискнул спросить ее:
— Вы не жалеете о том, что уехали?
Лена ответила, что нет, не жалеет. По ее словам, в Америке ее семья  начала вторую жизнь, приобрела большой новый опыт.
На мой субъективный  взгляд, этот опыт оказался весьма нелегким.
Постоянной работы у Лены тогда, по-моему,  не было. Она зарабатывала на жизнь тем, что  набирала тексты на своем компьютере «Макинтош» для русского издательства «Ардис».
Сейчас я вынужден сказать о том, о чем говорить  не очень принято.
Когда писатель умирает —  его, как правило, начинают  идеализировать, наводить на него хрестоматийный лоск.
Талантливейший Довлатов был земным человеком — любителем жизни во всех ее проявлениях. И меры — по словам многих его друзей — ни в чем не знал. Работал — так работал на износ, пил —  так пил основательно. По-русски. Хотя русской крови в нем не было ни капли. Отец у него еврей, а мама — армянка.
В 1993 году на Брайтоне мой тогдашний приятель, поэт и издатель Константин Кузьминский показал мне дом, где встретил свои последние часы Сергей Довлатов. В этом доме, якобы, жила подруга Сергея Донатовича.
Легенда такова: Довлатов находился в очередном запое. Потом у него случился сердечный приступ. Скорую помощь  он вызвать не захотел. Во-первых, он не имел элементарной медицинской страховки, а во-вторых, он не хотел   предстать перед врачами в непрезентабельном виде.   Он был аристократом до мозга костей.
Подробнее о последних днях замечательного русского писателя Сергея Довлатова можно прочитать в книге Валерия Попова, вышедшей в серии ЖЗЛ.

Когда я учился на инязе в Тамбовском пединституте, у меня был приятель Игорь Чубарев. На лекциях мы частенько сидели вместе, слушали наших мудрых и проницательных преподавателей научного коммунизма и политэкономии. Игорь — еврей по национальности — рассказывал мне  — на ушко — о том, как он хочет уехать в Израиль, о том, какая это прекрасная страна.
После института наши пути разошлись. Я уехал в Москву, жил подолгу за границей. О Чубареве я ничего не слышал. Когда же спустя многие годы вновь приехал в Тамбов, узнал, что Игорь живет в Нью-Йорке.
В скором времени я и сам должен был отправиться на несколько месяцев в Штаты, в город большого красного яблока.
Когда я приехал в Америку, то сразу записал себе в дневничок, что нужно встретиться с Чубаревым. Написать-то я написал, но никаких шагов для этого не делал. Я жил в Манхэттене с прекрасной женщиной, думал только о ней, из дома  выходил очень редко, в основном за продуктами.
Покупал я провизию преимущественно в своем любимом Чайна-таун, где на доллар тогда, в начале и середине девяностых, давали по пять апельсинов, где на пятнадцать «баксов» можно было роскошно пообедать вдвоем, где редкий прохожий мог ответить что-либо по-английски.
И вот однажды, возвращаясь домой из Чайна-таун, я увидел знакомое лицо...
— Я не могу в это поверить! — закричал Игорь по-английски. —  Женя, неужели это ты?
Мы обнялись. Оказалось, Игорь жил в Штатах уже пять лет, работал в ХИАСе. Он был с девушкой, американкой еврейского разлива.
Он пригласил меня к себе на работу, в гости. Я пришел. Чубарев в ХИАСе работал мелким клерком, фотографировал вновь прибывших семитов из разных стран мира, составлял на них картотеку.
Он оказался очень довольным жизнью. «Денежек я за это время скопил немало! — признался он мне. —  Выбор в свое время сделал правильный. Нью-Йорк — мой город. А Восток я разлюбил».
— А откуда прибывают к вам, в ХИАС,  евреи? — полюбопытствовал я.
— Да отовсюду! — улыбнулся Игорь. — Есть даже из Африки. Представляешь, черные евреи.
— Это как?
— Дело в том, что  они — иудаисты, религия у них наша. Следовательно, и считаются евреями.
— А знаешь, — продолжил Игорь, — Какие фамилии у нас, евреев, самые распространенные?
— Какие?
— Рабинович и Иванов! Полно евреев носят русские фамилии. Так что в случае чего и тебя по старой дружбе поддержим!
Я поблагодарил за доверие…

Пожалуй, ни одна страна в мире не дала мне такого жизненного опыта, как Америка. Был я там пять раз, причем,  в самых различных штатах, прожил многие месяцы. Общался (а часто и делил кров) со всевозможными людьми — от еврейских невозвращенцев и русских военных преступников второй мировой войны до бездарных и гениальных поэтов и, прошу прощения,  милых, милых дам...
Интереснее всего было общаться с бедными людьми. Эти знали все тайны выживания... И охотно делились секретами  со мной.
Никогда не забуду нью-йоркские комиссионки. Многие вещи там купил. Называются такие магазины «Трифт шопами».

...Нью-Йорк. Остров небоскребов Манхэттен. Угол Восьмой авеню и Двадцатой стрит. Один из крупнейших тамошних «комков». Торгуют здесь буквально всем, что можно продать: одеждой и компьютерами, кухонной утварью и мебелью, спортивным инвентарем и грампластинками. Цены мне очень понравились. Микроволновая печь —  15 долларов, проигрыватель «Панасоник» —  60, классное кожаное пальто —  50. Правда, магазин не дает никакой гарантии качества. Поэтому на сложной технике можно серьезно «наколоться». Хорошо, если у тебя руки куда надо приставлены, из любой кофемолки можешь тюнер «хай-фай» сварганить... А если нет? Такие покупатели приезжают в «Трифт шоп», как правило, в сопровождении платного консультанта. Услуги специалиста, который на месте проверит выбранную вещь, стоят примерно 15 баксов. Согласитесь, цена терпимая — если Вы, скажем, намерены приобрести хороший компьютер  долларов за сто...

Изысканный Гринвич-виллидж. Между Четвертой авеню и Десятой стрит — тоже весьма приличный «комок». Но этот уже — специализированный, «по аппаратуре». Выбор шикарный. Качество — так себе, но и цены божеские. Фотоаппарат «Полароид» я, например, купил в свое время за семь «зеленых», переносной навороченный японский (родной) телефон за двадцатку.

Есть специализированные книжные «Трифт шопы». Новые книги в Америке очень дороги, а в «комке» можно за доллар купить два-три толстенных тома в шикарном переплете.
­Нередки «комки» при церквях. Выбор в таких магазинах победнее, но тоже кое-что присмотреть можно. Так, на Парк-авеню я видел классные кожаные сумки по пятерке и совершенно новые на вид ботинки по двадцать.

К­то же ходит в Штатах в «Трифт шопы»? Пенсионеры, люди с­реднего возраста и низкого достатка. Кстати говоря, никто не стесняется подолгу выбирать вещь, устроить примерку прямо в магазине. Американцы, как известно, чрезмерной закомплексованностью не страдают.
Комиссионки в США существуют за счет пожертвований сердобольных богатеев —  во-первых, и за счет того, что люди легко расстаются со старыми вещами, —  во-вторых. Иногда в «комках» устраивают даже бесплатную раздачу товаров. Товары, разумеется, не шик-модерн, но все же. Я вот на такой раздаче отхватил как-то раз принтер «Эпсон».
Что еще сказать о «Трифт шопах»? Ах, да, чуть не забыл. В этих магазинах я ни  разу не встречал советских эмигрантов. Бывшие наши соотечественники, видимо, ходят только в дорогие магазины.

Вообще, нью-йоркские (парижские, женевские, берлинские, мадридские...) — это тема для большого исследования.  Мне нравится, что многие западные люди не стесняются там выбирать себе вещи. Потому что знают цену деньгам. И знают, что вещь — это всего лишь вещь, не более того. Может быть, поэтому я и вспоминаю западные «комки» (и не только «комки») с нежностью... В них вещи, как правило, оценены адекватно.

Я опять об Америке. В городе Цинцинати пошли мы как-то с моим приятелем Бобом на бега. Для меня это было тогда в диковинку, никогда ранее я подобных зрелищ не видел, только в книжках заграничных о них читал.
— Какую кобылу выбираешь? — спросил меня Боб перед началом скачек. — Я за тебя плачу.
Я, не раздумывая, назвал первую попавшуюся лошадь, как сейчас помню, звали ее романтично  Рашель.
— Ну, это аутсайдер, я здесь уже неоднократно играл. На эту кобылу никто никогда не ставит. Но раз хочешь — дело твое.
Видимо, Рашель услышала обидные слова Боба и дала такого жара на старте, что уже на третьем круге обошла всех своих именитых соперников и соперниц.
Боб даже растерялся.
— Новичкам везет! — все время повторял он.
А я поспешил в кассу получить выигрыш. Он оказался чисто символическим. Двадцать долларов. Ну и что же — все равно было приятно. И главное ведь —  азарт, удача, а не деньги.
Однако больше я на бега не ходил. То ли потому что Боба рядом нет, то ли просто некогда.
А вот на собачьих бегах побывать пришлось. И надо сказать, они мне понравились даже больше.
По-моему, собачьи бега честнее. Как мне объяснили знатоки, допингом собаку накачать нельзя, она становится агрессивней, на всех бросается, за это ее  могут дисквалифицировать. Чем-то дурным накормить, напоить? На это никто из хозяев не пойдет. Один раз плохо покормишь животное — можешь его потерять навсегда. Да и вообще, хозяева относятся к своим питомцам как к собственным детям.
Собачьи бега —  зрелище захватывающее, зажигательное. Я, помнится, попал как-то в конноспортивный комплекс «Битца» на  профессиональные соревнования. Полный зал. Трибуны ревели. Комментатор призывал делать ставки. Потом  пригласил на старт «афганов». Имена собак меня поразили: Пилат, Несен, Прайд...
В напряжении напрягся механический заяц —  будто чувствовал, что через несколько секунд его искусственную шкурку разорвут на части.
Наконец, комментатор объявил: «Ставки больше не принимаются. Старт». И — скорость, скорость, скорость — до тринадцати метров в секунду. Собаки в самом деле побежали, как сумасшедшие. Но не все. Один сообразительный пес вдруг решил, что торопиться не стоит. Он остановился и стал ждать зайца прямо на старте.­ Зачем куда-то бежать, если  глупый заяц все равно бегает по кругу?
Честно сказать, этот пес мне понравился больше всех.
И я о нем почему-то частенько вспоминаю...

Не Дон Жуан. Я жил только с двумя женщинами. Русской и американкой. Звучит почти как в анекдоте. Однако это не анекдот, а объективная реальность, которая когда-то была мне дана в ощущении...
Теперь я живу один. И только вспоминаю своих бывших спутниц жизни, пытаюсь понять их —  увы, когда понимать что-либо уже поздновато.

РУССКАЯ

Если бы меня сейчас спросили, с кем бы ты хотел остаться, я б­ы наверняка ответил: с русской. Мне вообще думается, что она (женщина наша отечественная) — единственное достояние, оставшееся в стране. Я до сих пор не могу понять, как моя прекрасная жена Наташа умудрялась воспитывать ребенка, стирать, готовить, гладить, зарабатывать деньги, писать стихи, говорить на разных зарубежных языках, играть на фортепиано Баха и Чайковского, учиться водить автомобиль,  утешать и ублажать нерадивого супруга и при этом практически НИЧЕГО (как я сейчас понимаю) от меня не требовать. Ютились мы втроем в крошечной комнатенке, в одной квартире с родителями. Ну, Вы сами понимаете, как ладят невестка и свекровь...
Иногда я вероломно влюблялся в других женщин. Писал о них разные нелепые лирические вирши. Жена их находила, разрывала в клочья, ревновала дико, а потом все равно прощала.
Я считаю свою бывшую жену святой. Но чтобы понять это, нужно было пожить на Западе, например, в американском обществе. С американкой.

АМЕРИКАНКА

Сказать, что жить с американкой непросто — значит, ничего не сказать. Это очень непросто. Собственно говоря, даже вступить с ней в отношения нелегко. Во-первых, в Штатах, как в дореволюционной России, за женщинами принято ухаживать. Случайные связи практически исключены.
Прежде чем начать совместное проживание, парень ухаживает за девушкой, представьте себе, не менее полугода. Приглашает в рестораны, дарит подарочки и т. д. Только спустя несколько месяцев предлагает своей избраннице стать его герл-френд. Если девушка соглашается, молодые люди приносят друг другу справку о состоянии здоровья, в частности, о том, нет ли у них СПИДа.
Если же Вы надумали жениться на своей герл-френд, то Вы покупаете два обручальных кольца, одно из которых дарите невесте. Так делается предложение. На словах в Америке не делается НИЧЕГО.
Каковы отношения между американскими супругами?
Прежде всего, партнерские. Супруги — партнеры. Во всем! В сексе, в быту, в воспитании детей. Если Вы думаете, что Ваша американская жена будет Вам постоянно готовить, стирать, гладить Ваши вещи, то Вы страшно, чудовищно ошибаетесь. Все это делается супругами, как правило, вместе. Либо представителями сильного пола. В любом американском «апартаменте» есть в подвале большие стиральная и сушильная машины. В каждую из них закладываются по шесть квотеров (монета в двадцать пять центов) и —  пошла работа.
Что касается пищи, то американцы, живущие в квартирах, предпочитают не готовить, а заказывать еду на дом. Позвонил —  через пять минут принесли все, что Вы захотели. Причем стоимость принесенной на дом еды такая же, как если бы Вы сами покупали ее в магазине.
В ресторан американские пары ходят каждую пятницу или субботу. В отпуске — каждый день. Так принято.
Все свое свободное время американский мужчина уделяет жене. После работы супруги постоянно вместе. В магазин —  вдвоем, в кино (редко, правда) —  вдвоем...
Подарки можно дарить только жене.
Знаете, что преподносят американцы своим самым близким друзьям на Кристмас? Открыточку... И только жене (мужу) дарят хорошие подарки. В Штатах супруги говорят так: «Мы вдвоем против всего мира!» И кроме семьи американцы уважают, по-моему, только свою работу.
Разумеется, я пишу эти субъективные заметки исключительно про  коренных американцев или про тех эмигрантов, которые приняли заокеанский образ жизни. Что касается нашей родной и любимой брайтонской публики —  там, конечно, такие же нравы, как в Москве или в Тамбове. Адюльтеры (если выражаться изящно), пьяные мордобои, перестрелки и т. д. Однако это тема отдельного разговора.
Адюльтер в Америке — это ЧП, небывалая редкость. Даже если муж проводит отпуск один, без жены, это может вызвать толки на работе, а, следовательно, отразиться на его карьере. А уж если мужчина изменил жене, это может привести  к разводу, серьезным неприятностям по службе. Знаю множество тому примеров.
Женщины в Америке  очень независимые. И очень  гордые.­  И — к слову сказать —  не бедные. Семьдесят процентов национального богатства страны принадлежит им, женщинам.
Все американки выглядят, конечно, различно. Но есть нечто общее, что их всех (и белых, и желтых, и черных) объединяет. Это уверенный взгляд. Они очень уверены в себе, я бы даже сказал самоуверенны. Это связано с работой. Если хочешь устроиться на службу, рекламируешь себя изо всех сил. «Это умеешь делать?» —  «Умею!» —  «А это?» —  «И это!» Если же ты замешкаешься в ответе, босс усомнится в тебе и возьмет другого. А если он все-таки возьмет тебя, ты по ходу дела все освоишь. Именно так думают многие американцы, в том числе и женщины. И, разумеется, это отражается на лице, на внешнем облике человека. Привычка  постепенно становится второй натурой.
Наверное, так и надо жить. Но иногда бывает немного забавно. Когда, например, какая-нибудь страшная толстуха считает, что она не уступает по красоте Мерилин Монро.
В общем, уверенностью в себе, самоуверенностью американки сильно отличаются от русских женщин, утонченных, изящных, но часто страдающих комплексом неполноценности (пишу именно о женщинах, а не о базарных бабах).

НЕБОЛЬШОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ, ПОСВЯЩЕННОЕ НАМ, МУЖЧИНАМ

Ситуация с мужчинами в России меня поражает и, разумеется, радует. Любой самый плохонький, невзрачный пьянчужка в России навроде Бонапарта, который приглашал женщин для любовных утех минут эдак на пятнадцать (не более) и даже шпагу во время этих утех не снимал. Все мы —  Бонапарты. У нас все тоже на ходу, быстренько, мимолетом. При этом постсоветский  мужчина еще хочет, чтобы его покормили, полечили его израненную душу (послушали, пожалели) и т. д. И —  НИЧЕГО ВЗАМЕН!
В  подлой Америке такие номера, разумеется, не проходят. Женщину действительно нужно заслужить. Не случайно браки между американками и русскими мужчинами крайне недолговечны. Что значит жить с русским —  предельно ясно описала коварная актриса Ширли Маклейн, которая некоторое время делила кров с режиссером Андроном Кончаловским.
В общем, лучше всего жить, конечно, в России.

В возрасте двадцати пяти лет я стал заведующим отделом поэзии милого толстенького журнальчика «Мы». И проработал на этой должности год, пока меня благополучно по собственному желанию не выгнали. За что — это отдельный разговор, весьма забавный. Об этом напишу попозже. А сейчас — о другом.
Как только меня назначили, я решил обзвонить ведущих, на мой взгляд, русских поэтов. Позвонил прекрасному лирику Владимиру Соколову (он прямо с дачи по телефону продиктовал мне несколько стихотворений), робко и безнадежно набрал номер божественно-недосягаемой Беллы Ахмадулиной (она, к моему вящему удивлению, не только сняла трубку, но и пообещала всячески содействовать новому журналу, вспомнив, что когда-то в молодости она с товарищами затевала самиздатовскую газету с аналогичным названием), обратился к Игорю Шкляревскому (он тут же прислал подборку). Ну и т. д.
Позвонил и Юнне Мориц, памятуя о том, что она написала много забавных детских песен для дуэта Татьяны и Сергея Никитиных.
Я представился солидно:
— Евгений Викторович, член редколлегии подросткового журнала «Мы», заведующий отделом поэзии. Мы бы хотели напечатать Ваши стихи для детей и юношества...
Юнна Петровна почему-то оказалась явно не в духе:
— Не дам я Вам никаких стихов, — обрушилась на меня лавина увесистых слов маститой поэтессы. —  Вы, поколение старых редакторов, узурпировали детскую литературу. Сделали из нее посмешище. Нанесли ей колоссальный вред, печатая совсем не тех авторов... Так что, и не просите моих стихов — не дам!
Испугавшись собственной грозной значимости в детской литературе, я не стал спорить с госпожой Мориц, а трусливо постарался поскорее свернуть разговор.
Замечательная Юнна Петровна, видимо, имела полное право обижаться на «поколение старых редакторов». И откуда ей было знать, сколько мне лет — представился-то я солидно.
…Работая в «Мы», я также опубликовал подборку стихотворений Ольги Кучкиной, с которой мы тогда довольно часто общались. Подборка получилась очень интересная — Ольга Андреевна раскрылась в ней как яркий, прирожденный лирик. Стихи понравились и нашему главному редактору Геннадию Васильевичу Будникову.
— Да, старик, подборка Кучкиной — это удача журнала! — как-то раз признался он мне. —  Молодец!
Однако, спустя  буквально несколько дней, Геннадий Васильевич подверг меня суровой критике за публикацию стихов известной журналистки.
Я ломал голову, не мог понять — в чем дело? Почему ругают за то — за что вчера хвалили?
Все прояснилось чуть позже. Как мне рассказали «доброжелатели»,  Будников виделся с Альбертом Анатольевичем Лихановым, руководителем Детского фонда и  нашим издателем, и получил от него за упомянутую публикацию нагоняй.
В свое время,  когда Лиханов еще работал корреспондентом в «Комсомольской правде», у них — говорят! — не заладились отношения с Кучкиной.
С тех пор мне ясно: никакой объективности в литературно-журнальном мирке нет. И быть не может. Увы.

Заведуя в свое время отделом поэзии журнала «Мы», я решил напечатать стихи замечательного режиссера Эльдара Александровича Рязанова, которого считал и считаю достоянием нации. В самом деле, если бы не было таких рязановских шедевров, как «Ирония судьбы» и «Служебный роман», жизнь всего советского (постсоветского) народа оказалась бы намного беднее. Даже язык был бы другим. Цитаты из  фильмов Рязанова прочно вошли в нашу речь. Вспомните хотя бы такие фразы, как «Ты меня уважаешь? И я тебя уважаю. Мы с тобой — уважаемые люди», «Какая гадость, эта Ваша заливная рыба...»  И т. д. Но это так — кстати. Вернемся к нашей незамысловатой истории.
Раздобыл я  дачный телефон Эльдара Александровича. Позвонил. Разговаривал с ним минут пять, не больше.
Рязанов сказал:
— Я про Ваш журнал еще ничего не слышал, но стихи дам. Оставлю на Высших Режиссерских Курсах подборку, а Вы сами выберете.
Буквально через несколько дней я подъехал на ВРК. Вахтер протянул мне увесистый пакет. Я вскрыл его. Вместе со стихами в конверте находилось коротенькое  письмо. Оно начиналось так: «Дорогой Евгений Викторович!» (Это мое имя и отчество. — Е. С.)
Я понял: вот это и есть настоящая культура — уважение и расположение  к другому человеку, даже если ты его практически не знаешь, даже если ты великий режиссер, а он — никому неведомый молодой человек.
Кстати говоря, Александр Сергеевич Пушкин письмо даже самому постороннему человеку подписывал следующим образом: «С глубочайшим почтением и совершенной преданностью честь имею быть, милостивый государь, Вашим покорнейшим слугою. А. Пушкин».
Правда, от Пушкина у меня писем не сохранилось...

Общался с талантливым музыкантом, дирижером,  художественным руководителем Государственного симфонического оркестра «Боян» Анатолием Ивановичем Полетаевым.
Он произнес замечательные слова:
— Не правда, что банкиры, торговцы — оплот и цвет человечества. Сколько бы сундуков золота они не имели —  все равно не на их плечах держится мир. Мир держится на плечах творческих, созидающих людей.  Художник (в широком смысле этого слова!) имеет одно название с Богом  — Творец.

Многие годы по роду службы я делаю интервью с различными людьми. Заметил за это время следующее. Странное дело: чем незначительнее личность, тем увереннее ответы на вопросы. Что ни спросишь — на все тут же готов ответ. И о смысле жизни, и о природе человека, и о путях выхода страны из кризиса...
…Однажды (в 1998 году) я целый день общался с Чингизом Айтматовым. И поначалу был сильно разочарован в выдающемся писателе, огорчен его «простотой». От ответов на многие вопросы он просто уклонился. «Кто виноват в нынешнем финансово-экономическом кризисе?» «Не знаю». «Какие советы молодым людям Вы могли бы дать?» «Не возьму на себя смелость давать кому-то советы. Сказать, что один путь истинный, а другой нет — очень сложно. Каждый выводы должен делать сам».
Только спустя годы я начал понимать, насколько был мудр Айтматов, как точно он отвечал на вопросы.
Мудрость не в том, чтобы знать книжные ответы на вопросы (это просто невозможно!), а, видимо, в том, чтобы доходить до всего самому, «не отличая пораженья от победы», сомневаясь в собственных выводах и, в конце-концов, отдавая себе отчет в собственной слабости и микроскопичности на фоне необъятной и разумной природы. Как говорил один философ: «Я знаю, что я ничего не знаю».

В 1989 году я познакомился с выдающимся вратарем, поистине легендарном человеком — Львом Ивановичем Яшиным. Я делал с ним интервью для газеты «Семья», где тогда работал. Говорили мы в основном о проблемах детства, о благотворительности спортсменов. Но расспрашивал я легендарного человека и о многом  другом.
Вот некоторые фрагменты нашей беседы.
—  Лев Иванович, о Вас ходит много самых разнообразных легенд. Одна из них о том, как Вы в Южной Америке заработали кучу денег, а потом их пожертвовали. Было такое?
—  Было. В шестидесятых годах пригласили меня на юбилейное торжество в Бразилию. На телевидении, прямо в студии, установили футбольные ворота. Приехали многие голкиперы. И среди них организовали конкурс: кто меньше пропустит мячей с одиннадцатиметрового­ удара. Приз — большая денежная сумма. Ну, я и выиграл этот конкурс, а деньги передал одному из местных детских домов.
— О Ваших спортивных достижениях поклонники знают, наверное, все. И сколько раз Вы становились че­мпионом страны, и сколько пенальти отразили. Знают даже о том, что Вы — один из немногих советских спортсменов, которые награждены орденом  Международного олимпийского комитета. Но вот о Вашей личной жизни информации меньше. ­Например,  по «агентурным» данным нам стало известно, что Вы — страстный  садовод-любитель, заядлый огородник...
—  Я?... (Лев Иванович от души смеется. — Е. С.) Я бы Вам посоветовал уволить всех Ваших «агентов». Меня в огород на аркане не затащишь. А вот рыбалка —  это дело другое!
— А где Вы ловите?
— Чаще всего езжу на Истринское, Можайское водохранилища. Но не только туда. Рыбачу везде, где есть хоть самый небольшой водоем. На донки, спиннинги ловить не люблю. Предпочитаю обыкновенную удочку. А на мормышку ловлю  зимой. Оче­нь это увлекательное занятие —  рыбалка. Мы  с моими старыми заводскими друзьями —  Мишей Голуновым, Витей Оболиным, Толей Напольновым, которые до сих пор работают на заводе в Тушине, частенько выбираемся на природу, чтобы отдохнуть от нашего суматошного, суетного и,­ прямо говоря, немножко бестолкового мира.
— А на газеты, кино у Вас остается время?
— Времени катастрофически не хватает. Ведь я, хоть и на пенсии, но продолжаю работать тренером-консультантом ЦС «Динамо». А это —  постоянные встречи с молодежью, футболистами наших динамовских команд, которых у нас две сотни. Успеваю, пожалуй, только прочитать газеты да телевизор иногда посмотреть.
— А книги? Какие из последних прочитанных книг Вам запомнились?
— Если честно, то ничего такого уж шибко потрясающего я в последние годы не  прочитал. Отдаю предпочтение классической литературе, очень люблю мемуары. Особенно воспоминания наших великих маршалов (Жукова, Рокоссовского...) о Великой Отечественной. Может быть, оттого, что я —  дитя войны, знаю о ней не понаслышке.
— В Вашей жизни было немало прекрасных мгновений. Какое-то из них наверняка врезалось в память особо. Расскажете?­
—  В далеком 1956 году возвращались мы с победной мельбурнской Олимпиады. До Владивостока доплыли теплоходом, а дальше через всю страну — поездом. И вот на одном из забайкальских полустанков ввалился в наш вагон старик в тулупе с заиндевелой бородой и спрашивает: «А кто здесь Яшин?» Оказалось, что он пешком прошел десятки верст зимней дороги до станции и принес в холщовой торбе большого вяленого омуля. «Отведай, —  говорит, —  сынок, с ребятами, и спасибо тебе за все!» Я, знаете ли, человек далеко не сентиментальный, но тогда даже прослезился и на всю оставшуюся жизнь запомнил человека, ставшего для меня олицетворением тех, для кого всю жизнь играл в футбол.

В каком бы издании я не работал — всегда стремился найти и опубликовать стихи из редакционной почты. Причем, стихи не гладенькие, а «сюрные», зачастую нелепые, но в искренности своей милые и неподражаемые.
В газете «Семья» я придумал и вел рубрику «Культура и человек», там обязательно были стихи из самотека. Когда стал работать в «Крестьянской России», то посоветовал печатать стихи из редакционной почты ведущей полосы писем Марине Волковой. И, надо сказать, полоса писем стала, на мой взгляд, самой   интересной в «КР».
Два года я редактировал «Вестник МОСЭНЕРГО». И в нем печатал самодеятельных — зачастую очень ярких! — поэтов.
В корпоративной газете  «Госстрах», которой руководил четыре года, я с огромным удовольствием публиковал литературные страницы. Страховщики оказались многогранными людьми.
Сейчас хочу воспроизвести всего лишь несколько стишков из «Семьи».

Чем лучше писатели — тем они хуже. Хорошие писатели захватывают своими произведениями читателей, интригуют их, заставляют подражать своим героям. А герои-то, как правило, выдуманные. В итоге — читатели подражают фантомам. И хотят добиться того, чего вообще в природе не существует.
Я больше тридцати лет прожил, примеряя на себя судьбы героев литературных произведений. К тридцати пяти годам очнулся еле живой. Позади остались города, страны, прозябание в сытой, но глухой деревне, нищая жизнь на чужбине... Я хотел испытать то, о чем прочитал в книжках. Хорошие писатели меня увлекли.
Правда, в дороге я встретил свою любовь, в дороге у меня родилась дочь.
P. S. Говорят, что Майн Рид не был в прериях никогда. И все свои книги написал, не выходя из рабочего кабинета. А Эрнест Хемингуэй, по слухам, воевал не больше недели...

Когда-то я был тамбовским краеведом. Точнее —  не тамбовском, а рассказовским. Рассказово — это районный центр в Тамбовской губернии.
Однажды я написал статью для местной газеты о связях Александра Сергеевича Пушкина с нашим городком. Редактор долго правил статью. В итоге она вышла под грозным заголовком «Пушкин в Рассказове», что весьма и весьма взволновало местную общественность. И, по слухам, городская власть даже намеревалась открыть в городе памятник великому поэту.
Сейчас же я хочу обратиться к не менее любопытной истории. Попытаюсь обозначить непостижимое влечение Владимира Высоцкого к нашей таинственной, как бермудский треугольник, Тамбовщине.
Помните песню —     «В Пекине очень мрачная погода,
                                           У нас, в Тамбове, на заводе перекур.
                                           Мы пишем вам с тамбовского завода,
                                           Любители опасных авантюр».
Или эта ода труженикам интенсивного сельского хозяйства.
                                           «Значит так, к Тамбову подъезжаем.
                                            А там — рысцой. И не стонать.
                                            Небось картошку все мы уважаем,
                                            Когда с сольцой ее намять».
Правда, иногда Владимир Семенович проявлял не свойственную ему политическую близорукость, и тогда он не очень лестно отзывался о городе, который на карте генеральной «кружком отмечен навсегда!»
Имеется в виду стихотворение «Про прыгуна в длину».
В этом опусе есть такая неправильная строфа.
                                             «Я стараюсь, как и все на доску наступать,
                                             Стою наказания любого.
                                             На Спартакиаде федерации опять
                                             Прыгнул я... как школьник из Тамбова».
Но — ничего, мы, тамбовцы, (или бывшие тамбовцы) не осудим поэта.
Все-таки Тамбовщину он главным образом прославлял.

В царское время редкий лицедей удостаивался дворянского звания. Думаю, это справедливо.
Творческие личности — отнюдь не всегда лучшие образцы небесного творения. Зачастую они —  самые несчастные  люди на земле — неуправляемые, болезненные (чаще всего психически), одержимые...
Понимая это, Высший Разум (Бог) дает им различные игрушки — балетные тапочки и виолончели, краски и холсты, авторучки и перья (а ими можно не только писать, но и убивать), чтобы танцевать, писать музыку и картины,  стихи и прозу, драмы и комедии. Дает, чтобы они занялись хоть чем-то и не натворили «делов», дров не наломали.
Подумайте, чтобы учудил Сергей Есенин (помимо того, что он и так учудил!), если бы Господь не сподобил его поэтическим даром? Какие бы дебоши  учинил, сколько бы пьяных драк (дополнительных!) устроил?
Если проследить историю тоталитарных режимов, то обнаружится весьма характерная закономерность: каждый диктатор — несостоявшийся художник (в широком смысле).
Сталин, Мао, Ким Ир Сен — поэты.
Ленин называл себя литератором.
Муссолини — журналист.
Гитлер — живописец.
Клинтон — саксофонист.
И т. д.
Не преклоняйтесь перед художниками. Но жалейте их, берегите, устраивайте им выставки, выпускайте их пластинки,  печатайте их книги… Иначе миру несдобровать.

Ходил на пруд. Ребятишки наловили ротанов. Показали мне. Я похвалил ребят, завел с ними беседу. Одна милая девчушка стала рассказывать:
— Рыбы-то здесь в пруду много. Есть даже щука. Одна. Она раньше жила со своим мужем, а потом его поймали. И щука осталась одна. Мы ее ловить не будем. Мы только ротанов ловим.

Соседка кормит своего кота Шипа:
— Шипушка, котик, ешь, сладенький, ешь, золотой.
Вдруг подходит чужая кошка, точь-в-точь похожая на Шипа. Соседка кричит:
— Иди отсюда, брысь, пошла вон!
И опять кормит Шипа:
— Ешь, мой сладенький, ешь золотой...

Ни в коем случае нельзя совершать никаких сделок с соседями. Ничего нельзя с ними менять. Даже если выгадаешь — соседи обидятся. Это плохо. А если прогадаешь — надуешься сам. Тоже плохо.

Был на даче. Ко мне подошла рыжая, пушистая кошка. Стала мурлыкать, тереться об ноги. Я ее впустил в дом. Отдал ей свою котлетку. Кошка понюхала — есть не стала. Легла на спину и сказала на своем нехитром кошачьем языке:
— Погладь!
Все живые существа хотят ласки, нежности. Иногда — даже больше еды.

Помню, в тамбовской губернии, в автобусе,
один мужик в телогрейке размышлял вслух:
— Самая мудрая женщина на свете — смерть. Она равна для всех.
Видимо, этот мужик оказался отчасти прав.

Сегодня мне исполнилось 48 лет. Очень многие меня поздравили. Всем огромное спасибо!
Самый лучший подарок сделала дочка. Она сказала по телефону из далекого Берлина:
— Приезжай к нам скорее!

Ольга Денисова прислала статью.

                  Литературная критика

Прочитала недавно мнение Марины Белоглазовой: «В вашей поэтической тусовке все хвалят друг друга, а новых пушкиных что-то не появляется». Безусловно, каждый человек имеет право на свое мнение. Я сразу скажу, что Марину Белоглазову очень уважаю, так же, как и ее мнение. Разрешите, я тоже скажу то, что думаю по этому поводу. Прежде всего, о самом термине «литературная критика». Полагаю, что пора его несколько изменить или подправить что ли: может, говорить «литературное исследование» вместо «критика». А «критику» обозначить одним из этапов «исследования», причем не самым первым в смысле хронологии. Тем более, что на это самое исследование может в наше время «замахнуться» любой человек, не только имеющий филологическое образование, ведь в эпоху глобальной Интеграции иной технарь поражает своей эрудицией, выражается грамотнее, чувствует глубже, понимает яснее, чем отдельные филологи (не имею в виду кого-то конкретно), научившиеся еще со школьной скамьи (и углубившие эти свои знания в институте) анализировать творчество самих классиков — что уж тут говорить, казалось бы, о представителях новейшей литературы, которых в разряд классиков еще никто законодательным декретом не определял. Ошибка в постулате М. Белоглазовой, мне кажется, прежде всего в том, что, принимаясь за критику, мы начинаем сравнивать творчество какого-либо писателя вот именно с Пушкиным, то есть с раз навсегда принятым и узаконенным образцом. А сравнивать творчество поэта N., как я поняла с течением времени, можно только с творчеством поэта N., а не поэта L. или поэта P. Что я имею в виду? У каждого человека, садящегося за компьютер, чтобы написать статью о конкретном поэте, есть свои приоритеты, есть то, что он любит и то, что идет вразрез с его эстетическими представлениями. Для меня, например, четыре строки «Доныне возле кельи той / Насквозь прожженный виден камень / Слезою жаркою, как пламень, / Нечеловеческой слезой» - вообще непревзойденный шедевр, а «Валерик» я знаю наизусть и время от времени читаю его вместо молитвы, а вот «Я помню чудное мгновенье» меня не «цепляет», ну милый такой мадригал, легко написанный профессиональной рукой для определенного случая. Но это лично мое, я совсем не думаю, что мне следовало вообще в этом признаваться. Сейчас литературные «критики» (в отличие от Виссариона Белинского, например) все, наверно, сами пишут стихи, причем определенного, как правило, направления, а вот исследовать приходится творчество представителей совсем других литературных школ. Но прежде, чем сказать: вот это у гражданина N. получилось слабо, не так, как у Пушкина, - давайте вспомним, что у самого Александра Сергеевича есть весьма посредственные и слабые (относительно других, написанных им!) стихи, а, к примеру, рифмы «стекло-окно» или какие-нибудь «секс-инцест», вдруг случившиеся у поэта N. (кстати, я их только что сама придумала, просто для примера!), прежде чем подвергать критике, надо понять: отчего они вообще появились, и какую смысловую или эстетическую нагрузку несет такая корявость. Говорят же сейчас об «авторской рифме»! А для этого надо очень серьезно быть знакомым с творчеством данного поэта, а если на это нет времени, то начинать не с «критики», а с попытки найти что-то хорошее, ведь если стихи опубликованы в серьезном журнале, например, или серьезное издательство выпустило книгу данного автора, значит есть те, кому он нравится.
Я вчера посмотрела по первому каналу первую серию фильма «Глаз Божий» о коллекционерах картин начала прошлого века: Щукине, Морозове... Что бы было с нами сегодня, если б, бродя по художественным выставкам, они, рассматривая работы Моне, Пикассо, Матисса, приговаривали: да, всего полно, а новых Да Винчи и Ремрандта что-то не видно. Правда, художников этих тогда не хвалили, а наоборот критиковали. Тем труднее было коллекционерам, которые, конечно, имели тот самый «глаз Божий», но нет-нет, да и дрогнут, бывало, перед напором общественного мнения. Нам легче, благодаря тем великим, потому что сейчас не только можно, а и будет считаться признаком твоей зрелой толерантности, если ты попытаешься исследовать новое явление культуры (пусть и крошечное, на первый взгляд) позитивно. А кто останется в «классиках», все равно ведь покажет время — лучший судья. Однако где возьмут материалы для составления своего мнения наши потомки, если этот материал не будет тщательно собираться новыми Щукиными и Морозовыми? И как ориентироваться читателю в огромном потоке современной литературы, если не будет рецензий, отзывов о презентациях новых книг? И захочет ли кто-то приобрести книгу, которую в пух и прах разгромил какой-то «критик», не найдя в ней ничего похожего на творчество Пушкина? И есть ли сейчас вообще правила, как надо «критиковать» то или иное произведение? С какой точки зрения? С точки зрения реализма, социалистического реализма, футуризма, абсурдизма? Кстати, если говорить о Пушкине в этом контексте, мне самой очень жаль, что гении-то в современной литературе наверняка есть, а вот среди тех, кто пишет так, чтоб было «понятно народу», то есть последователей классической силлабо-тоники, выдающиеся все, в основном, среди маститых возрастных поэтов, а найти таких среди более молодых или мало известных — труд огромный, прежде всего потому, что им, не имея имени, труднее попасть в поле зрения той самой «критики». Оттого и создаются так называемые «поэтические тусовки», где есть поэты, издатели, критики (ладно уж, приму на время этот термин, чтоб не повторять то, что уже сказала). И представляется вполне естественным, что они не то, чтобы хвалят, а поддерживают друг друга, ведь в «тусовку» эту собираются единомысленники, соратники, часто друзья, они знают творчество друг друга не поверхностно, потому друг о друге и пишут.
Ну и последнее. Критики тоже бывают разной степени одаренности. Сказать «мне понравилось стихотворение поэта N., потому что оно хорошее», это ничего не сказать, но такие отзывы встречаются редко и не являются литературным исследованием, хотя тоже нужны, на мой взгляд. И уж совсем не годятся сентенции такого рода: в таком-то номере такого-то журнала напечатаны ужасные (курсив мой) стихи такой-то поэтессы. Это уже из области «сам дурак» на каком-нибудь провинциальном базаре. Да и работающих в этой области литературы (между прочим, в подавляющем большинстве случаев, безгонорарно) мало. И давайте все же честно признаемся сами себе: литераторы сейчас — все больше писатели, а не читатели. И та самая «критика» (скажем так, иногда!) в реальности оказывается всего лишь бессознательной атакой на конкурента в войне за любовь потенциальных читателей. А вот Матисс с Пикассо внимание поклонников друг у друга не отнимали, друг друга не критиковали, друг другом восхищались и даже покупателей своих картин друг к другу для знакомства водили. Думаю, они тогда не знали, что история человеческой культуры ТАК высоко их оценит. Есть за что, полагаю. И не только за картины.

1 июня 2012. Стоим втроем возле Словацкого культурного института — Лев Готгельф, Андрей Коровин и я. Ждем начала джазового концерта.
Лева восхищается:
— Андрюша, я прочитал твою подборку в «Крещатике» — замечательные, потрясающие стихи. Особенно меня поразили две гениальные строчки… Ну, правда, гениальные.
Я спрашиваю:
— Какие.
Готгельф грустно отвечает:
— Забыл…

5 июня 2012 года (то есть завтра) мне исполнится 48 лет.
Я помню, как мы с Наташей в Тамбовской пединститутовской общаге вдвоем отмечали мое восемнадцатилетие. Я тогда казался сам себе очень умудренным жизненным опытом стариком. А сейчас я чувствую себя молодым — зеленым! — человеком (юнцом). Нет у меня ответов на большинство вопросов.
Как все странно!

2.06.2012. Вешу 75 кг. 800 гр. Это нормально. Даже хорошо. Мой вес должен колебаться от 75, 300 до 78 кг. При росте 184 см.

Он писал дневник, а получались — иногда! — стихи.
Но — увы — он писал стихи, а получался дневник.

Объявлен список книг, выдвинутых на премию «Московский счет» — 2011. В список вошло 118 книг. Это, в частности, книги Михаила Айзенберга, Сергея Арутюнова, Натальи Горбаневской, Дмитрия Быкова, Бахыта Кенжеева, Инны Лиснянской…
Отрадно отметить, что среди номинантов — авторы издательства «Вест-Консалтинг»: Ян Бруштейн («Снегирь»), Татьяна Виноградова («Зона саморазрушения»), Ирина Горюнова («Шаманская книга»), Татьяна Кайсарова («Дыханье сада»), Борис Кутенков («Жили-боли»), Игорь Панин («Мертвая вода»), Сергей Попов (Воронеж еtc»), Андрей Сизых («Аскорбиновые сумерки»), Евгений Степанов («Спаси бо»).

Справка «Футурум АРТ»:
Поэтическая премия «Московский счет» создана в 2003 году. Инициатор создания — поэт и общественный деятель Евгений Бунимович. Лауреатов — тайным голосованием — определяет сообщество московских поэтов (около 200 человек).
Существую Большая и Малая премии «Московский счет».
Большую премию получает автор, набравший наибольшее число голосов, Малую — автор первой книги или автор, не достигший 35-летнего возраста.
Координатор премии — поэт Дмитрий Дмитриев.
Торжественное вручение премии «Московский счёт» 2012 года состоится 9 июня 2011 года, в 19.30, на Седьмом московском международном открытом книжном фестивале (Центральный дом художника, Крымский вал, дом 10, павильон «Коктебель»).

Полный список номинантов премии «Московский счет»-2011

Наталия Азарова. Соло равенства
М.: Новое литературное обозрение, 2011

Михаил Айзенберг. Случайное сходство
М.: Новое издательство, 2011

Владимир Алейников. Быть музыке
М.: Время, 2011

Максим Амелин. Гнутая речь
М.: Б.С.Г.-Пресс, 2011

Владимир Аристов. Имена и лица в метро
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Сергей Арутюнов. Хор Вирап
М.: Луч, 2011

Иван Ахметьев. Ничего обойдется
М.: Самокат, 2011

Николай Байтов. Резоны
М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2011

Дмитрий Бак. Улики
М.: Время, 2011

Полина Барскова. Сообщение Ариэля
М.: Новое литературное обозрение, 2011

Виталий Бернштейн. Итог
М.: Время, 2011

Бонифаций и Герман Лукомников. При виде лис во мраке
М.: Самокат, 2011

Александр Бренер. Проделка в Эрмитаже
М.: Гилея, 2011

Ян Бруштейн. Планета снегирь
М.: Вест-Консалтинг (Библиотека журнала «Дети Ра»), 2011.

Дмитрий Быков. На самом деле
М.: ЭКСМО, 2011

Андрей Василевский. Плохая физика
М.: Воймега, 2011

Светлана Васильева. Табор
М.: Фотина, 2011.

Алексей Верницкий. Додержавинец
М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2010.

Лилия Виноградова. Те и другие берега
М.: Время, 2011

Татьяна Виноградова. Зона саморазрушения
М.: Вест-Консалтинг, 2011

Владимир Вишневский. Вишневский сад. Быть заменимым некрасиво
М.: АСТ, Астрель, 2011

Герман Власов. Определение снега
М.: Водолей, 2011

Дмитрий Воденников. Обещание
М.: ЭКСМО, 2011

Иван Волков. Стихи для бедных
М.: Воймега, 2011

Константин Гадаев. Сквозь тусклое стекло
М.: Изд-во Н.Филимонова, 2011

Светлана Гершанова. Какое горчайшее счастье…
М.: ИП Гершанова, 2011.

Наталья Горбаневская. Прильпе земли душа моя
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Наталья Горбаневская. Штойто
М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2011

Ирина Горюнова. Шаманская книга
М.: Вест-Консалтинг, 2011

Алексей Григорьев. Рыбы
М.: ООО «Адвансед Солюшнз», 2010

Данила Давыдов. Марш людоедов
М.: Новое литературное обозрение, 2011

Аркадий Драгомощенко. Тавтология
М.: Новое литературное обозрение, 2011

Евгений Евтушенко. Можно все еще спасти
М.: ЭКСМО-Пресс, 2011

Всеволод Емелин. История с географией
М.: АСТ; Астрель; Полиграфиздат, 2011

Всеволод Емелин. Пейзаж после битвы
М.: Эксмо, 2011

Владимир Ермолаев. Трибьюты и оммажи
М.: Культурная революция, 2011

Олег Завязкин. Малява
М.: Время, 2011

Наталья Загвоздина. Дневник. Продолжение
М.: Время, 2011

Николай Заикин. Промежутки бытия
М.: Время, 2011

Валерий Земских. Неразборчиво
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Фазиль Искандер, Антонина Хлебникова (Искандер). Снег и виноград
М.: Маросейка, 2011.

Мариам Кабашилова. Вода
М.: Эра, 2011

Татьяна Кайсарова. Дыханье сада
М.: Вест-Консалтинг, 2011

Антонина Калинина. Бересклет
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Елена Катишонок. Порядок слов
М.: Время, 2011

Бахыт Кенжеев. Крепостной остывающих мест
М.: Время, 2011

Бахыт Кенжеев. Послания
М.: Время, 2011

Тимур Кибиров. Избранные стихотворения
М.: Эксмо, 2011

Виктор Коваль. Особенность конкретного простора
М.: Новое издательство, 2011

Евгений Кольчужкин. Речи дней
М.: Водолей, 2011

Евгений Коновалов. Стихотворения и поэмы
М.: Водолей, 2011

Кирилл Корчагин. Пропозиции
М.:, Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2011

Наталия Кузьмина. Последовательности
М.: Гуманитарий, 2011

Вячеслав Куприянов. Ода времени
М.: Новый ключ, 2010.

Борис Кутенков. Жили-боли
М.: Вест-Консалтинг, 2011

Владимир Кучерявкин. В открытое окно
М.:, Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2011

Максим Лаврентьев. На польско-китайской границе
М.: ЛУч, 2011

Эдуард Лимонов. К Фифи
М.: Ad Marginem, 2011

Инна Лиснянская. Перемещенные окна
М.: ОГИ, 2011

Инна Лиснянская. Цветные виденья
М.: ЭКСМО, 2011

Алексей Макушинский. Море, сегодня
М.: Воймега, 2011

Надежда Мальцева. Навязчивый мотив
М.: Водолей, 2011

Зоя Межирова. Часы Замоскворечья
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Вадим Месяц. Норумбега: головы предков
М.: Новое литературное обозрение, 2011

Евгений Минин. Сто пародий, а может и больше
Иерусалим – М.: Evgarm, Издательство Эвелины Ракитской, 2011

Владимир Мощенко. Здравствуй, странник
М.: Зебра Е, 2011.

Виталий Науменко. Юноша в пальто
М.: Литературный клуб «Классики XXI века», 2011

Мирослав Немиров. 164 или где-то около того
М.: Немиров, 2011

Юлиана Новикова. Песок
М.: Воймега, 2011

Андрей Новиков-Ланской. De Excelsis / Из Высоты. Сонеты к Августу
М.: ОГИ, 2011

Алексей Остудин. Эффект красных глаз
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Вера Павлова. Однофамилица
М.: АСТ, Астрель, 2011

Вера Павлова. Семь книг
М.: ЭКСМО, 2011

Вера Павлова. Женщина. Руководство по эксплуатации
М.: АСТ, 2011

Владимир Пальчиков. Чело веков — человеков
М.: Русский импульс, 2011

Игорь Панин. Мёртвая вода
М.: Вест-Консалтинг, 2011

Борис Панкин. Новый Раскольников
М.: Bookstream.Ru, 2011

Сергей Попов. «Воронеж etc»
М.: «Вест-Консалтинг», 2011

Алексей Порвин. Стихотворения
М.: Новое литературное обозрение, 2011

Петя Птах. ЬЯТЪЫ
М.:, Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2011

Лев Рубинштейн. Четыре текста из Большой картотеки
М.: Время, 2011

Анна Ры. Слушайте ушами
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Мария Рыбакова. Гнедич
М.: Время, 2011

Александр Самарцев. Часть встречи
М.: Русский Гулливер, 2011

Елена Саран. Свидание
М.: Воймега, 2011

Игорь Сатановский. Кубисты в загоне
NY. — М.: Кожа пресс, 2011

Ольга Седакова. Стихи
(Том I. Четыре тома)
М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010.

Александр Сенкевич. Скользящие тени
М.: Время, 2011

Игорь Сид. Коварные крымцы
М.: Крымский клуб, 2011

Андрей Сизых. Аскорбиновые сумерки
М.: «Вест-Консалтинг», 2011

Екатерина Симонова. Сад со льдом
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Михаил Синельников. Огненные знаки
М.: Исолг, 2011

Полина Слуцкина. Евроньюз
М.: Пресс Клуб Сервис, 2011

Евгений Сошкин. Лето сурка
М. – Иерусалим: Мосты культуры, 2011

Евгений Степанов. Спаси Бо
М.: Вест-Консалтинг, 2011

Вадим Степанцов. О бесстыдницы, о недотроги!
М.: ЭКСМО-Пресс, 2011

Ната Сучкова. Деревенская проза
М.: Воймега, 2011

Мария Тиматкова. Микрорайон
М.: Время, 2011

Сергей Тимофеев. Синие маленькие гоночные автомашины
М.: Новое литературное обозрение, 2011

Александр Тимофеевский. Ответ римского друга
М.: Время, 2011

Евгений Туренко. Предисловие к снегопаду
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Анна Цветкова. Случайное родство
М.: Арт Хаус медиа, 2011

Вадим Фадин.Утонувшая память
М.: Время, 2011

Елена Фанайлова. Лена и люди
М.: Новое издательство, 2011

Людмила Херсонская. Все свои
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Юлий Хоменко. Восьмое небо
М.: Воймега, 2011

Светлана Хромова. Память воды
М.: Воймега, 2011

Андрей Чемоданов. Я буду все отрицать
М.: Воймега, 2011

Борис Шапиро. Ковчежец счастья
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Алексей А. Шепелёв. Сахар: сладкое стекло
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Сергей Шестаков. Схолии
М.: Atelier Ventura, 2011

Ирина Шостаковская. Замечательные вещи
М.:, Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2011

Аркадий Штыпель. Вот слова
М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011

Андрей Щербак-Жуков. Дневник наблюдений за природой
М.: Воймега, 2011

Олег Юрьев. Стихи и другие стихотворения
М.: Новое издательство, 2011

Кто станет лауреатом-2011? Остается подождать совсем немного. Но уже само вхождение в список номинантов на премию «Московский счет» — это большой успех для поэта.

— Да как ты смеешь? Я так старался, писал письма авторам. Просил их прислать стихи срочно в номер. Я заместитель главного редактора журнала, немолодой уже человек… А ты… А ты… Ты половину стихов выбросил. Не стал печатать. Кто ты, вообще, такой? Да, кто ты такой? Ну, кто ты такой?
— Я главный редактор этого журнала.

— Я больше не могла с ним жить. Не могла, и все. Это было просто невыносимо.
— Почему?
— Он стал писать такие слабые стихи…

Звонит одна и та же женщина. Каждый день. Не преувеличиваю — каждый день. Задает один вопрос.
— Алле, Женя, здравствуй, а «Дети Ра», № 4 вышел?
— Нет, еще не вышел. Вот подкоплю немного денег и напечатаю.
— Алле, Женя, здравствуй, а «Дети Ра», № 4 вышел?
— Нет, еще не вышел. Вот подкоплю немного денег и напечатаю.
— Алле, Женя, здравствуй, а «Дети Ра», № 4 вышел?
— Нет, еще не вышел. Вот подкоплю немного денег и напечатаю.
— Алле, Женя, здравствуй, а «Дети Ра», № 4 вышел?
— Нет, еще не вышел. Вот подкоплю немного денег и напечатаю.
— Алле, Женя, здравствуй, а «Дети Ра», № 4 вышел?
— Да отстань ты, наконец. Не вышел и не выйдет. Если хочешь, чтобы номер быстрей вышел, сама плати.
— Так бы сразу и сказал… Чего ты сразу обижаешься?
Кстати, номера 4 и 5 выйдут через неделю.

Редактор-издатель Трынкин пришел на заседание одного ЛИТО, где обсуждали новую книгу одного из его авторов — поэта Крынкина. Книга эта с элементами ненормативной лексики, короче говоря, там много стихов с матом.
Крынкин начал читать. А потом состоялось обсуждение. Крынкину досталось на орехи. Пожилые участники ЛИТО его задолбали за мат. Крынкин защищался:
— Да вы ничего не понимаете. Мои стихи читает вся Россия, их даже редактор Трынкин в своих журналах печатает.
Тут участники ЛИТО набросились и на Трынкина. Начали кричать, что он печатает всякую ерунду.
Трынкин этого не вынес и залез под стол, и больше во время заседания ЛИТО оттуда не вылезал.

«Вест-Консалтинг» по заданию С. И. Чупринина 31 мая 2012 года приступил к созданию сайта Евгению Борисовичу Рейну.

Владимир Монахов прислал письмо:
«ТОЛСТОЙ

Писатель Г. В. Липенский рассказал мне однажды такую историю.
Граф Алексей Толстой принес рукопись «Петра Первого» в издательство. Рукопись приняли. Поручили с ней поработать редактору, корректору. Толстой, узнав об этом, возмутился:
— Как Вы смеете! Я — образованный человек, известный писатель. Я не нуждаюсь ни в редакторе, ни тем более в корректоре!
Но в издательстве все-таки настояли на своем.
В итоге корректор нашел у писателя около 600 грамматических ошибок.
Толстой был поражен. В знак благодарности подарил корректору перстень с драгоценным камнем.
Г. В. Липенскому эту историю поведал поэт (ныне покойный) Г. М. Левин, замечательный человек (я его хорошо знал), который долгое время руководил литературным объединением «Магистраль».

Эта история почти дословно описана в дневниках К. В. Ковальджи, которые вышли отдельной книгой еще в 90-х, только опечаток там нашли, кажется, 300...»
Что ж, легенда она и есть легенда. И, судя по всему, не возникает на пустом месте.

После правки Владимира Монахова (спасибо!) подправил этюд об Амирэджиби.

Эту историю мне поведал в Дубултах в 1992 году мой старинный товарищ, журналист Леша Кусургашев.
Грузинский писатель Чабуа Амирэджиби (автор знаменитого и экранизированного романа о Дато Туташхиа) в сталинские годы сидел. И совершил побег из лагеря. Добрался до Минска. И вдруг попался. Совершенно нелепо, случайно. К нему на улице подошел милиционер и спросил:
— Вы кто? Откуда?
Амирэджиби ответил первое, что пришло ему в голову:
— Я командированный.
— А где Вы живете?
— В гостинице «Беларусь», в номере пятьсот восемь.
— Как Ваша фамилия?
— Мамаладзе (писатель назвал первую пришедшую на ум фамилию. — Е. С.).
Затем они (­Амирэджиби и милиционер) пошли в гостиницу. Подошли к администратору.
Милиционер спросил:
— В каком номере проживает гражданин Мамаладзе?
Администратор долго копался в списках, а потом сказал:
— В пятьсот восьмом!
Прошло время. Жизнь нормализовалась. Писатель узнал координаты своего невольного спасителя — гражданина Мамаладзе. Каждый год поздравлял его с Днем Рождения. После его смерти стал переводить деньги родным.

Анна Кузнецова пишет в «Знамени» № 6, 2012:

«Евгений Степанов. Спасибо. Книга стихотворений. — М.: Вест-Консалтинг, 2011.
Мало хорошего ждешь от книги, изданной автором в собственном издательстве с демагогическим предисловием, самая комичная часть которого вынесена на обложку: “Евгений Степанов — замечательный, крупный, уникальный русский поэт и писатель. В книгах своих движется он вперед, вглубь и ввысь. Это и делает их значительным явлением литературы. В этих книгах жива сама явь, со всеми своими проявлениями. Все, написанное Степановым, существует в стихии русской речи и остается в ней навсегда” (автор В. Алейников).
Тем не менее эта маленькая книжка выбранного из отобранного с 1982 года сложилась неплохо, стихи в ней живые, то элегические, то дурашливые».

Май 2012 года. Эмиль Сокольский пишет в своем ЖЖ:

Евгений Степанов, поэт, основатель нескольких журналов (в их числе «Дети Ра» и «Зинзивер») получил письмо, в котором его упрекают: мол, твой дневник полон самолюбования. За что Степанов благодарит: «Замечательно, когда ругают. Головокружение от мнимых успехов сразу проходит» (http://www.stepanov-plus.ru/literator/dnevnik/dnevnik21.html).
Я не заметил избытка самолюбования в записях Степанова. Да и слово это тут как-то не подходит. Он всё пишет по делу и не скрывает своей признательности тем, кто сказал о нём хорошие слова (ведь естественно, что эти слова нужно процитировать, иначе было бы непонятно, за что благодарит).
Но даже не в том дело. В беседе с поэтом Сергеем Арутюновым (телекомпания «Диалог») Степанов вдруг произнёс (я замер от неожиданности):
«Вот сейчас я прочитал статью Эмиля Сокольского, замечательного критика, он постоянно печатается во многих изданиях, и постоянно в журнале «Дети Ра», и я горжусь тем, что у нас в обойме такой литературовед...» и так далее.
А ведь речь шла совсем не обо мне. Но Степанов вспомнил меня и не пожалел высоких слов в адрес человека, которому до «замечательного» ещё расти и расти, и не лениться: действительно «печататься во многих изданиях».
То есть я хочу сказать, что Степанов не только с удовольствием приводит отклики о себе в своём дневнике (кстати, не только хвалебные!). Он с удовольствием, неустанно хвалит других, не жалея слов.
Я горжусь, что печатаюсь у Евгения Степанова».

Был на одной научной конференции. Профессор Зыков сообщил.
Инженер в США эффективнее российского инженера в 41 раз
Фермер в США эффективнее российского фермера в 71 раз.
Это, по-моему, ужасно.

С. А. пишет:
«Отъявленно хорошо: «Так мужик западает на запах..." и "Как-нибудь". В первом цветение смыслов, во втором разлившаяся печаль. Концовка хороша.
Эффект двуразмерия в "Феллини-93" довольно редкостен: сначала можно прочесть его как ямб, тогда Римини имеет неправильное ударение, но стоит лишь поставить правильное, как понимаешь: это дактилический дольник.
Вообще — не бросай силлаботонику. Куда-то она всё-таки ведёт. Я множество раз сомневался, что это так, и всё же не вижу другого пути. Больше ни в чём русская речь не может сказаться так полно.
Странно, что практически все эти стихи я вижу впервые. Ты, видно, скрывал их или написал совсем недавно.
Тебя движет сквозная тема, но каждый раз она уступает в конце чему-то другому. В какой-то степени я понимаю, почему так: хочется сказать совершенно не то, что говоришь. Практически все говорящие в той или иной степени неудачники. Самая большая беда — сказать того, что думаешь и чувствуешь, в стихах не удаётся. В прозе шанс высказаться ещё меньше. Если бы нас просветить насквозь, мы предстали бы без этого таинственного обрамления и совершенно простыми. Всё бы распалось на примитивные эмоции. Сколько вокруг них наверчено образности.
"Как-нибудь" я бы начал со второй строфы. Первая разгоняет на сниженные чувства, меж тем это высокая лирика, которая начинается чуть позже. Вглядись: оно ничего не теряет без начала».
А вообще, прогресс у тебя есть: ты стал тоньше и трагичнее.
Я часто думаю о том, что поэты или истончаются до полного исчезновения, или на них нарастает какой-то известковый налёт. Я ни то, ни другое. Судить о прогрессе никак не получается.
Я знаю одно: дудеть в одну дуду мы не имеем права.
У тебя пацанские стихи. У них могут быть лишь ценители-пацаны. Те, кто не был пацаном, не рос во дворах, не гонял в футбик, не дрался, будут притворяться, что ты им нравишься, но до конца прочувствовать архитектонику твоей речи не смогут. Тебе не хватает тонкого исследователя. Как, впрочем, всем нам. Такого русского языка, как у нас, обокраденного, но всё же вольного, больше не будет».

Писатель Г. В. Липенский рассказал мне однажды такую историю.
Граф Алексей Толстой принес рукопись «Петра Первого» в издательство. Рукопись приняли. Поручили с ней поработать редактору, корректору.  Толстой, узнав об этом, возмутился:
— Как Вы смеете! Я — образованный человек, известный писатель. Я не нуждаюсь ни в редакторе, ни тем более в корректоре!
Но в издательстве все-таки настояли на своем.
В итоге корректор нашел у писателя около 600 грамматических ошибок.
Толстой был поражен. В знак благодарности подарил корректору перстень с  драгоценным камнем.
Г. В. Липенскому эту историю поведал поэт (ныне покойный) Г. М. Левин, замечательный человек (я его хорошо знал), который долгое  время руководил литературным объединением «Магистраль».

Когда мне было мало лет, мне сказали, что Шолохов писал свои книги десятилетиями. Я подумал: «Вот лафа — сидишь себе дома, пишешь книги. А зарплата идет... Скажешь в издательстве, что напишешь роман через двадцать лет. Сам быстренько накатаешь его за годик,  а потом девятнадцать лет отдыхаешь!»
Я тогда не знал, что никакой зарплаты писателям не полагается.

Когда мне только исполнилось шестнадцать лет, я, нахальный московский юноша,  пришел в редакцию журнала «Юность» — предложить для публикации свои стихи.
Сотрудник отдела поэзии Виктор Коркия, прочитав мои опусы, одобрительно сказал:
— Мне понравилось. Для нас это перспективно. Пока публиковать, конечно, нечего. Но приходите попозже — через годик-другой...
Я ушел. И с тех по редакциям особенно не ходил. Жил вдалеке от Москвы, а часто и от России...
Мне было уже под тридцать, когда я решил вновь предложить журналу «Юность» свои стихи для публикации.
Встретил меня нестареющий Виктор Коркия.
Он внимательно прочитал мои стихи и сказал:
— Мне понравилось. Для нас это перспективно. Пока публиковать, конечно,  нечего. Но приходите попозже — через годик-другой...
История, безусловно, забавная. Но самое забавное (и вместе с тем грустное!), что Виктор Коркия (кстати говоря, очень талантливый поэт) оказался прав...

Тамбов. Начало восьмидесятых. Моя несуразная, кочевая юность. Я тогда покупал все поэтические сборники, которые выходили. Помню, приобрел и книжечку Сергея Викулова «Прости, береза». По дороге встретил своего старшего товарища Сергея Бирюкова. Он спросил: «Что у тебя за книжка в руках?» Я показал. Он улыбнулся:
— Понятно: заломал березу. А теперь извиняется...

Конец восьмидесятых. Кирилл Владимирович Ковальджи, тогда сотрудник журнала «Юность», пригласил меня на заседание своего литературного объединения. Я пришел. Перед аудиторией выступал какой-то стихотворец из Израиля (не вспомню сейчас его имени). Долго и упоительно рассказывал о том, как русские живут в этом еврейском государстве.
Ироничный Игорь Иртеньев, помню, полюбопытствовал:
— А погромы на русских там не устраивают?

1985 год. Поэтесса Марина Кудимова, переведя огромную поэму одного узбекского автора, сказала:
— Тот, кто прочтет эту поэму до конца, будет лауреатом конкурса имени М. Кудимовой.
Лауреатов не оказалось.

1986 год.  Из разговора с Мариной Кудимовой.
Я:
— Подростки должны читать, приобщаться к искусству. Поэтому я и устраиваю в Рассказове (районный центр, где я тогда жил и работал) литературные вечера.
Марина:
— А сами-то Вы, Женя, много, будучи  подростком, книжек прочитали?
Я замялся, вспомнив свое отчаянное дворовое детство.
— То-то! — продолжила поэтесса. —  Подросток должен заниматься спортом, играть в футбол, бегать, прыгать, чем бы я и сама сейчас занялась с великим удовольствием. А стихи, искусство... Поверьте, наша школа мудра. Потому как не отягощает умы подростков литературой,  поэзией. Поэзия — точная и непростая наука. Не проще высшей математики. Ни та, ни другая не доступна всем. Поэтому, кстати,  я и ратую за поэтические книжки тиражом  в сто экземпляров.
Напророчила.

1983 год. Я принес в районку «Трудовая новь» детский рассказик про воробья. Там были такие слова — «воробей клевал хлебные крошки и улыбался». Подправили. Напечатали так — «Воробей клевал хлебные крошки и чирикал...»

1986 год. Тамбовская поэтесса Валентина Дорожкина рассказывала:
— Во времена  антиалкогольной  политики  редакторы искорежили мне одно стихотворение. В нем была такая строфа:

Впрочем, стихотворение в любом случае не самое удачное...

В середине восьмидесятых поэт Даниил Чкония рассказывал нам,  участникам московского литобъединения «Авангард»:
— Студента Григория Поженяна (ныне известного поэта!) вызвал к себе в кабинет ректор Литературного института (Поженян опять что-то натворил!) и в сердцах буркнул:
— Чтобы ноги Вашей здесь больше не было.
Поженян встал на руки и вышел из кабинета.
Доучился до конца.

1990 год. Василий Павлович Аксенов ехидничал на одном своем выступлении (цитирую по своей фонограмме):
— ­Когда мой роман «Скажи изюм» вышел в свет, Андрей Вознесенский находился в Нью-Йорке. Он позвонил мне и спросил: «Ты в самом деле описал меня в этом романе? Весь литературный Нью-Йорк об этом говорит!»
—  Нет, это не ты.
—  Все равно сделай что-нибудь, чтобы надо мной не смеялись.
—  Что же я могу сделать, когда роман уже вышел?
—  Ну, скажи где-нибудь публично, что это не я!
Я сказал. И в самом деле тот малосимпатичный персонаж, о котором говорил Андрей, ничего общего с Вознесенским не имеет.
И вообще, мы с ним — большие друзья.

Эту историю мне поведал в Дубултах в 1992 году мой старинный товарищ, журналист Леша Кусургашев.
Грузинский писатель Чабуа Амирэджиби (автор знаменитого и экранизированного  романа о Дато Куташхия) в сталинские годы сидел. И совершил побег из лагеря. Добрался до Минска. И вдруг попался. Совершенно нелепо, случайно. К нему на улице подошел милиционер и спросил:
—  Вы кто? Откуда?
Амирэджиби ответил первое, что пришло ему в голову:
—  Я командированный.
—  А где Вы живете?
—  В гостинице «Беларусь», в номере  пятьсот восемь.
—  Как Ваша фамилия?
—  Мамаладзе (писатель назвал первую пришедшую на ум фамилию. —  Е. С.).
Затем они  (­Амирэджиби и милиционер) пошли в гостиницу. Подошли к администратору.
Милиционер спросил:
—  В каком номере проживает гражданин Мамаладзе?
Администратор долго копался в списках, а потом сказал:
—  В пятьсот восьмом!
Прошло время. Жизнь нормализовалась. Писатель узнал координаты своего невольного спасителя — гражданина Мамаладзе. Каждый год поздравлял его с Днем Рождения. После его смерти стал переводить деньги родным.

Валентина Алексеевна Синкевич, русская поэтесса и издатель из Филадельфии, чьим литературным представителем в России я долгое время имел честь быть,  вспоминала в 1992 году:
— Редактор нью-йоркской  газеты «Новое русское слово» Андрей Седых (он, кстати говоря, в свое время работал литературным секретарем И. А.Бунина) получил письмо откуда-то из-за границы.
«Дорогой господин Седых. — писал в письме неизвестный антисемит. —  Что же творится в мире? Повсюду засилье евреев. Нас, русских, везде притесняют. Один Вы — как русский патриот! — и заступаетесь в своей газете за нас, Ваших братьев по духу и крови. Спасибо Вам огромное».
Незнакомец не знал, что настоящее имя Андрея Седыха — Яков Моисеевич Цвибак.
Рассказал эту историю Валентине Алексеевне сам ироничный Андрей Седых.

Очаровательная Лена, вдова замечательного русского прозаика Сергея Довлатова,  рассказывала мне в Нью-Йорке в начале девяностых, что Довлатов их таксу Яшку любовно называл Яковом Моисеевичем.
Настоящий Яков Моисеевич (Андрей Седых) об этом знал, но ничуть не обижался. Однако рекламу еженедельника «Новый американец» (который редактировал Довлатов) печатать в своей газете отказывался категорически.

Помню, разговаривал в восьмидесятые годы с замечательной поэтессой Инной Львовной Лиснянской.
Я тогда, набравшись смелости (глупости? наглости?), рискнул заметить, что одна ее ранняя  книга   поразила меня слабостью стихов. По сравнению с нынешними.
 — Обычно поэты с возрастом начинают писать хуже, — продолжил я. —  а Вы, наоборот, — лучше.
— Согласна, — неожиданно ответила честная поэтесса. — Я почувствовала в себе силы только после тридцати.
Так что, не верьте, когда говорят, что поэзия — удел зеленых юнцов и юниц. Поэты как деревья. Начинают плодоносить в зрелые годы.

В далеком 1992 году в Нью-Йорке я познакомился с писателем Эдуардом Тополем, ныне известнейшим в России  автором детективно-политических романов.
Эдуард показал мне Манхэттен, мы зашли с ним в контору его литературного агента, где я увидел множество книг Тополя, вышедших в различных странах мира. Эдуард дал мне много полезных советов, помог в различных непростых ситуациях. Хотя у него самого дела тогда обстояли не лучшим образом. Личная жизнь не клеилась, книги не шли на «ура». Тополь находился в тяжелой депрессии. Я, стараясь как-то утешить его,  помню, порекомендовал ему:
— Эдуард, возвращайтесь в Россию! Вы дома нужнее...
Он горько усмехнулся:
— Ну, как я, Женя, могу вернуться? Что я там буду делать? Да и потом, не забывайте, что мою дочку зовут Сара...
Тополь (его настоящая фамилия, если не путаю, Топельберг) очень опасался российского антисемитизма.
Однако справедливости ради заметим, что в Америке он тоже существует.

2000-й год. Меня порекомендовал им Сергей Бирюков. Я позвонил. Договорились, что я приду за стихами.
Пришел. Дом в районе Пушкинской. В этом же доме — «Вопли» («Вопросы литературы»). Длинная, коридорная система. Угловая квартирка.
Кедров —  сухонький, худенький господин. Отец метаметафоры, видный авангардист.
Предложил коньячку и пирожки. Разговорились. Потом подошла его супруга — талантливая и красивая поэтесса Елена Кацюба. Началась беседа. Оказалось, что наши взгляды со знаменитой четой во многом совпадают.
Я сразу высказал мысль, что поэзия — это то, что нельзя пересказать прозой.
— Правильно, — подхватил Кедров, — «Гзи-гзи-гзео пелась цепь» прозой не перескажешь.
— И «крылышкуя золотописьмом тончайших жил» — тоже. — проявил я эрудицию.
— В сущности, Иванов однобок и посредствен. Ахматова имеет очень небогатый словарь. Слабые поэты даже Ходасевич и Блок, — сказал, как отрезал, Кедров.
Я еще выпил коньячку и согласился. Хотя за Блока потом было обидно.
Осмелев, я подверг злейшей нападке ученика Кедрова Парщикова:
—  Поэзия синтетична и состоит из множества приемов. У Парщикова же нет главного компонента — музыки. И уже поэтому его тексты — не поэзия.
— Все-таки не соглашусь, — ответил, задумавшись, Кедров. — Да, у него нет музыки, ему, кстати, об этом говорил и Бродский, но у него есть многое другое, что делает его сочинения поэзией.
— А я считаю, что в стихах Парщикова музыка есть, — добавила Елена Кацюба. – Стихотворение «Нефть», на мой взгляд, — вообще симфония.
Не придя к общим выводам, мы стали пить чай. Кедров и Кацюба решили поддержать — стихами! — мой журнал «Футурум АРТ». Я был очень доволен.

Одна из самых моих любимых книг — это «Чукоккала» Корнея Ивановича Чуковского. В ней знаменитый писатель собрал автографы (письменные и графические) многих известных людей своей эпохи.
Поскольку в наше время известные (да и просто интересные) люди еще не перевелись, я решил взять с Корнея Ивановича пример и брать автографы у тех людей, с которыми приводилось общаться.
Некоторые автографы оказались, по-моему, довольно любопытными. И хотя они (зачастую) посвящены Вашему покорному (но не скромному) слуге, думаю, они заинтересуют и вас, дорогие читатели.
За вынужденную нескромность прощу прощения.

Что ж, в гении стремиться не будем. Будем,  в самом деле, попроще, глядишь, и люди к нам потянутся.

В 1992 году США, в Филадельфии,  Михаил Юпп  автор, многих роскошно изданных поэтических книг,  иллюстрируемых, кстати,  Михаилом Шемякиным, написал:

Я, действительно, гостил у Миши Юппа, и курочек кушал, но вот только не помню, что бы солнце «глядело тупо». Ну, чего, как говорится, ради рифмы не придумаешь...

Грустное признание поэта.

Его же:

Увы, ни в Аргентине, ни в Кении я не был никогда.

О чем сие сочинение? Я не понял. Юре видней — он философ. Но то, что я выйду «как собака, в плевках, как будто бы в репьях» — обидно.
Вот и дружи после этого с поэтами.

А вот прекрасная поэтесса Татьяна Бек меня всегда ободряла.

Бывший мой товарищ Константин Кузьминский подарил мне в 1993 году (или в 1994?) в Нью-Йорке такое нехитрое двустишие.

А спустя годы мы, к сожалению, поссорились.

Одобрительно отозвался  добрый Илья Резник:

Ну, вот пока, думаю, хватит.

Пришло разгромное (и справедливое!) письмо в мой адрес. Огромное спасибо!
Пишет Марина Белоглазова:
«Длинный рассказ под заголовком "Сергей Мнацаканян написал про меня статью" читать скучно.
С удовольствием дальше прочитаю продолжение про "памятник, поставленный мне, гению всех времён и народов, на Красной площади". Сколько в твоем Дневнике самолюбования! В вашей поэтической тусовке все хвалят друг друга, а новых пушкиных что-то не появляется».
Марина права. Вообще, замечательно, когда ругают. Головокружение от мнимых успехов сразу проходит.

С литературным журналом «Парнас» я сотрудничал и в советское, и в перестроечное, и в постперестроечное время. Печатал там стихи, статьи, заметки… Тогда, в молодости, я был просто стихотворцем и журналистом. Веселое, замечательно-беспечное время. Пиши что хочешь, делай что хочешь. Живи, где хочешь. Никому ты ничего не должен.
А потом начался большой капитализм, я, как это ни грустно признать, оказался махровым литературным карьеристом, быстренько организовал собственное издательство, создал альтернативный Союз писателей. Началась другая жизнь. Заседания в президиумах, фестивали, неоправданно-лестные статьи (обо мне), лишние речи. Конвейер клиентов. Деньги — товар — деньги.
…Один из постоянных авторов издательства — Семен Андреевич Нечипорук — попросил меня пристроить рецензию о себе в журнале «Парнас». Пообещал щедро заплатить. Ну что делать? Капитализм не я придумал, а клиент всегда прав. Я встретился с заместителем главного редактора журнала, талантливым прозаиком и бессребреником Владимиром Ивановичем, с которым мы общались многие годы, и обрисовал ситуацию. Мы были на «ты». Дружили еще с юности, и знал я его исключительно как порядочного и даже немного не от мира сего человека.
— Не вопрос, — сказал мне Владимир Иванович. — Решим. Позвони мне на следующей неделе.
Через несколько дней я позвонил.
— Главный в отъезде, — ответил Владимир Иванович. — Позвони мне еще через неделю.
Ровно через неделю я покорно набрал знакомый номер.
— Главный запил, — вздохнул Владимир Иванович. — Позвони мне еще денька через три-четыре.
В назначенное время я опять набрал его номер.
— Ты знаешь, тут такая нехорошая закавыка, — начал как бы оправдываться Владимир Иванович, — Главный к тебе стал плохо относиться. Ты дружишь с Бояриновым, руководителем Московской писательской организации. А Бояринов с нашим Главным на ножах. Шеф вообще все эти СП не любит, потому что они и Литфонд у него дачу в Переделкине хотят отобрать. В общем, позвони шефу, скажи, что ты с Бояриновым не дружишь.
Я немного растерялся, но быстро взял себя в руки. Все-таки я закончил ВКШ при ЦК ВЛКСМ и религиозный университет в Женеве, а там нас учили быть порядочными и друзей не сдавать, и я ответил с максимально возможной для меня решительностью:
— А разве я должен согласовывать своих друзей с твоим Главным? По-моему, нет. В общем, если нужно, я готов подождать, но от Бояринова не отрекусь. Тем более что меня в «Парнасе» всегда печатали. Твой Главный меня лично редактировал, да и вообще, я еще в подростковом возрасте ходил к нему в литературное объединение «Авангард».
— Ладно, не парься, — успокоил меня Владимир Иванович, — что-нибудь все равно придумаем, я к шефу еще раз подкачу, когда он будет в нормальном расположении духа.
На том и договорились.
А заказчик мой, Семен Андреевич, стал проявлять активность. Звонит мне, задает неприятные вопросы. Когда выйдет статья? Когда главный «парнасец» выйдет из запоя? И т. д. Я, как мог, тянул время, а потом понял, что больше клиента водить за нос не получится и предложил ему напрямую обратиться к Владимиру Ивановичу, сославшись на меня. Он так и поступил. Встретились они с Владимиром Ивановичем. И как-то у них все быстренько и ладненько срослось. Договорились.
— Ну, Женьку-то я знаю сто лет, — сказал Семену Андреевичу Владимир Иванович, — мы с ним еще в детстве голышом бегали. Его рекомендация для меня очень важна. Я вам помогу. Статью о вас размещу. За… 45 тысяч рублей.
…Мой клиент пришел ко мне и, грустный, рассказал про расценки в «Парнасе». Я развел руками, мол, не я же эти цены устанавливаю. Поэтов много, а известных поэтов мало. За славу надо платить, деваться некуда.
Семен Андреевич вздохнул, но видит: делать нечего, на жуликов он нарвался матерых (имею ввиду, прежде всего, себя) — поехал в «Парнас» и внес задаток — двадцать пять тысяч рублей.
В журнале быстренько начали верстать статью.
А Владимир Иванович про меня как будто забыл. Даже не позвонил, что клиент внес задаток.
Спустя месяц он мне все-таки написал по электронной почте.
— Женя, идет статья в «Парнасе» о твоем подопечном, о Нечипоруке. Дай мне его телефон. Я куда-то задевал. Я ему позвоню, пусть он все деньги принесет, а то он пока только задаток притаранил.
Я опешил. А я? А мой процент? Ведь это мой клиент. А законы бизнесы: ты мне — я тебе? Или опять нужно строить коммунизм? А как же кодекс строителя капитализма?
О своих поруганных чувствах я написал Владимиру Ивановичу.
Он рассвирепел:
— Да, как ты смеешь?! Я деньги на заказных материалах не зарабатываю, у меня есть другие источники, а в журнале существуют официальные расценки на полосу. А я для тебя старался, хотел, чтобы твое издательство прозвучало в нашем «Парнасе». Не ценишь ты мою заботу, не ценишь. В общем, ты глупый человек, даже слушать тебя не желаю!
Я ответил:
— Если ты нервничаешь и ругаешься, то, скорее всего, ты неправ. Реклама в «Парнасе» — вещь, конечно, хорошая. Но лучше выплати мне процент.
— А сколько ты хочешь? — неожиданно вступил в торг Владимир Иванович, — Мы выплачиваем обычно десять процентов.
— Вот и хорошо, выплати мне десять процентов.
— Я тебе и больше выплачу, приходи.
Я, не долго думая, быстренько приехал в редакцию, и Владимир Иванович выдал мне хорошенькую желтенькую бумажечку. Пять тысяч.
И мы по-доброму, по-хорошему расстались.
А тут, как на грех, появился у меня еще один клиент, жаждущий славы. Опять-таки он захотел, чтобы его прославили в «Парнасе». Я на сей раз к Владимиру Ивановичу пойти поостерегся — вообще, я заметил, как только он стал работать в «Парнасе», так меня там и перестали печатать. Я напрямую позвонил в коммерческую службу журнала. Представился.
— Да-да, очень хорошо, заезжайте, — сказали мне в коммерческой службе.
Я приехал. Через пятнадцать минут мы подписали договор о сотрудничестве. И в следующем номере статья о моем клиенте вышла. За восемнадцать тысяч. По безналичному расчету.

P.S. Для соответствующих органов:
…В этой истории я, конечно, все выдумал.

Игорь Панин в своем ЖЖ откликнулся на мою новую книжку. Спасибо.

У поэта, редактора, издателя и замечательного человека Евгения Степанова вышла книга "Диалоги о поэзии (книга интервью с известными российскими поэтами)" (М.: Вест-Консалтинг, 2012. — 288 с.).
В сборник вошли интервью, которые Степанов публиковал в самых разных изданиях.
Среди его собеседников — Владимир Алейников, Александр Иванов, Константин Кедров, Бахыт Кенжеев, Кирилл Ковальджи, Андрей Коровин, Слава Лён, Олжас Сулейменов, Евгений В. Харитоновъ, Олег Хлебников и др.
В том числе есть тут беседа и вашим покорным слугой (стр. 189-201)».

Автор издательства «Вест-Консалтинг» и газеты «Литературные известия» Владимир Мединский стал 21.05.2012 министром культуры России.

Поздравляем!

19 мая 2012 года Катинка Степанова впервые встала на ножки.

Собрал рекламные отзывы на сайт издательства «Вест-Консалтинг». Попросили мои рекламисты. Прошу прощение у читателей за излишнюю похвальбу. Если честно, самому противно. Но эти тексты нужны для дела. А в Дневнике я размещаю, чтобы тексты не потерялись.

Евгений Степанов и его издательство «Вест-Консалтинг» прекрасно издали мою книгу стихов. Быстро, качественно, на высоком полиграфическом уровне. Я очень благодарен издателю, что он печатает мои произведения в своих журналах и газетах.

Только журнал «Дети Ра» издательства «Консалтинг» не побоялся напечатать мою пьесу «Голоса».
Господь ничем не обделил издателя и поэта Евгения Степанова.
Главное, что есть у Степанова, — это мощнейшая энергия. А поэзия — это и есть, прежде всего, энергия. Мне интересно наблюдать за проектами Евгения. У него они практически все получаются.

Познакомился я с Евгением Степановым где-то в начале нулевых годов ХХI века, в гостях, в притемнённой квартире с длинными коридорами сталинской высотки, где за столом собрались самые разные люди — литераторы, писательская вдова, инженер неясной профориентации, деятель балета и ранее неизвестный мне поэт. Евгений Степанов. Он тогда подарил мне книгу стихов и журнал «Футурум АРТ». Я и понятия не имел, что выходит такой футуристический журнал. Как оказалось, журнал интересный. Степанов оказался издателем этого журнала. Как потом выяснилось, не только этого... А стихи Жени Степанова, яркого человека и поэта, мне понравились.

Я отправляю свои новые стихи в Москву — Евгению Степанову.
Сегодня для меня лицо Москвы — это лицо редактора Евгения Степанова.

Евгений Степанов относится к тем людям, которые не дадут человеку пройти незамеченным. Он ищет, находит таланты во всех уголках и весях. Его журналы, конечно, оздоровили наш литературный процесс.

Книжное сообщество знает Вас, уважаемый Евгений Викторович, как опытного издателя новой России. Приятно отметить, что "Вест-Консалтинг" находится в рядах Ассоциации книгоиздателей России — старейшего профессионального издательского объединения. Вы создали и возглавляете издательство особого рода, миссия которого — представление на страницах сборников, альманахов и журналов лучших поэтов России и тех, кто пишет о поэзии. Вы — не только издатель поэзии. Ваши опыты в стихах хорошо известны читателям и критикам. Преуспели Вы и на поприще науки. От души желаем Вам радости и вдохновения! Крепкого здоровья и благополучия Вам и Вашим близким!

Евгений Степанов – мечта современного писателя. Он литературный агент, владелец издательства, литературный критик. В бизнесе его отличает, прежде всего, честность – свойство, не присущее современной своре на книжных рынках России. Неоднократно в своей жизни он начинал с нуля – свидетельство мужества и философской стойкости, достойной Сенеки.
Я считал себя состоявшимся писателем – два десятка книг за спиной, но, прочитав Евгения Степанова, понял, что есть области литературы, мной неосвоенные, но очень интересные.

Говорить о Степанове на публике мне неимоверно тяжело. Всё равно что рассказывать историю старшего брата и взаимоотношений с ним. Кому, зачем? Это мое, личное. Мы были вместе, когда создавался "Футурум АРТ", мы вместе сегодня и так будет, пока он захочет, чтобы так было.
Нас познакомила десять лет назад Татьяна Александровна Бек, которая была другом Степанова, а моим учителем.

Я как руководитель Союза писателей ХХI века подписал полгода назад Договор сотрудничестве с одной городской библиотекой. Суть Договора в следующем: мы им дарим книги, которые выходят под эгидой СП, они нам бесплатно предоставляют зал для наших литературных вечеров.
Начали сотрудничать. Я провел вечер СП и писателя Иванова (фамилия изменена). Отвез им более 200 книг, напечатал в своей газете «Литературные известия» статьи о нашем плодотворном сотрудничестве.
А намедни директриса библиотеки нервно мне говорит:
— Когда был вечер писателя Иванова, я заметила возле входа много иномарок. Сразу видно, что автор богат. Деньжата у него водятся. Теперь вы, Евгений Викторович, будете нам платить деньги за аренду. То есть, бесплатно вечера мы вам больше проводить не дадим.
Я даже ничего не стал с ней выяснять.
Улыбнулся и ушел.
История невыдуманная.
А Россию мне жалко. Капитализм, конечно, испытание не для слабых.
Буду за эту директрису молиться.

15 мая 2012 года был в Еврейском культурном центре в Марьиной Роще.
Выступала Вера Зубарева, поэт и филолог из США. Она прочитала стихи и показала фильм про своего замечательного отца — поэта и моряка Кима Беленковича.
Вера хорошо сказала:
— Наступает такой период, когда мы становимся родителями нашим родителям.
Это очень правильные слова.
А что я сделал для своих мамы и папы?..

Диана приехала из Израиля. Звонит мне, восхищается:
— Замечательная страна! К каждому деревцу подведен шланг. Полицейский на дороге заикнулся о взятке — 20 лет тюрьмы. Чистота, порядок. Безопасность. История на каждом шагу. Такое ощущение, что вот-вот Христос рядом пройдет…
Спрашиваю:
— Ну, а что там плохого?
— Плохо, что нас там нет.

15 мая выступал с докладом «Палиндром и палиндромическая поэзия» в Институте русского языка имении В. Виноградова. Представлял свою диссертацию.
Присутствовали д.ф.н. Н. Фатеева, С. Шелов, К. Кедров и другие ученые.

17 мая выступил на научной конференции, которую организовал Институт языков и искусств имени Льва Толстого, с докладом «Новые формы современной русской поэзии».
Присутствовали д. ф.н. М. Блох, М. Зубов и другие.

10 мая 2012 стала работать моя телекомпания «Диалог». Сайт www.tv-dialog.ru
Если у кого появятся какие-то идеи в связи с этим проектом, пишите мне по адресу: stepanovev@mail.ru

Сергей Мнацаканян написал про меня статью.

Познакомился я с Евгением Степановым где-то в начале нулевых годов ХХI века, в гостях, в притемнённой квартире с длинными коридорами сталинской высотки, где за столом собрались самые разные люди — литераторы, писательская вдова, инженер неясной профориентации, деятель балета и ранее неизвестный мне поэт. Евгений Степанов. Он тогда подарил мне книгу стихов и журнал «Футурум АРТ». Я и понятия не имел, что выходит такой футуристический журнал. Как оказалось, журнал интересный. Степанов оказался издателем этого журнала. Как потом выяснилось, не только этого... А стихи Жени Степанова, яркого человека и поэта, мне понравились. Я было отнёс их к жанру «наивного искусства», но очень скоро понял что это не так и сделал поправку: «как бы наивного искусства». Потому что при видимой простоте и ясности стихов Степанова они при внимательном прочтении оказываются не такими уж простыми да и не такими ясными, в том смысле, что за видимой ясностью открываются какие-то невысказанные явно пласты смысла.
В одной из подборок Евгения Степанова я прочитал стихи о некоем Иване Замесове, которые сразу запали в память. Они не входят в книгу, которую я с удовольствием прочитал, и потому процитирую, как мне запомнились эти строки:

Вроде всё просто, но на самом деле это стихи о герое наших дней — о деятеле российского непроизводительного капитализма. То есть Иван Замесов — это некое собирательное явление. Человек-приобретатель, в отличие от самого поэта — создателя и изобретателя, в том самом высоком хлебниковском смысле.
Евгений Степанов — современный российский предприниматель, журналист, издатель. Заработанное он вкладывает в издание журналов, книг, газеты «Литературные известьия», «Поэтоград», которые, скорее всего, приносят только убытки. Материальные убытки и одновременно высочайшее духовное наслаждение — так тратить заработанное.
При этом Евгений Степанов умудряется неутомимо писать стихи, причём стихи такого уровня, который сегодня доступен не многим.
В своём поэтическом развитии он прошёл несколько стадий, овладевая новыми жанрами, многие из которых сегодня непопулярны ввиду присущей им сложности.
Он получил известность как поэт-авангардист, мастер заумной, палиндромической, верлибрической поэзии. Однако в новую книгу он включил, в основном, традиционные произведения, написанные в период с 1982 года по сегодняшний день. Тридцать лет участия в литературном процессе — это целая жизнь! И ему эта жизнь хорошо известна:

Сегодня поэты или, говоря иначе, стихотворцы умеют писать. К сожалению, сегодня слишком много безадресных стихов, о которых и не скажешь, когда они написаны и к какому времени обращены. Евгений Степанов — один из немногих поэтов, кто чувствует именно российскую современность и обращает к ней свои стихи:

Он позиционирует свою книгу как собрание традиционных вещей, написанных в последние годы, но это верно только отчасти. В этих стихах внешне привычная форма вступает в противоречие с неожиданным содержанием, и это создаёт взрывной эффект парадоксального противоречия:

Слишком многое порушено в наши дни, всё смешалось в общем хоре, и в нём выделяется голос поэта:

Эта книга, что писалась тридцать лет, от стихотворения к стихотворению развёртывается как летопись нового мира, в котором трудно, но необходимо держаться за освящённые веками простые понятия: верность, надежность, сострадание...

Вот такие стихи о новом и старом, о сегодня и о будущем, собранные в небольшой и ёмкой книге в сущности избранных стихов. Эта книга называется «Поколению». Она и выражает неустойчивую жизнь поколения на переломе веков и эпох...

Саша Вепрев написал про меня смешное стихотворение. Теперь меня точно начнут убивать. Или скажут, что я в пытках заставил Вепрева сочинить этот текст. Вообще, жаль, что в последнее время про меня стали мало писать гадостей. Даже Кузьмин, Кузьминский и Буйда подзатихли. Обидно. Ведь гадости всем интересны. Их все охотно читают, и ты становишься более известным. Реклама от обратного — лучшая реклама. Эх, Саша, Саша, написал бы ты лучше, что я разбойник или графоман. Я бы сразу это опубликовал.

Я отправляю свои новые стихи в Москву — Евгению Степанову.
Сегодня для меня лицо Москвы — это лицо редактора
Евгения Степанова. Худое, небритое, усталое, задумчивое…
Но поистине молодое!
Евгений Степанов — это новый Александр Твардовский.
И наоборот: Александр Твардовский — это Евгений Степанов.
Он тоже является редактором толстого литературного журнала,
пишет стихи, прозу, ведет дневник, работает в Президиуме,
ведет литературно-общественную работу…
На уровне Страны, на уровне международном...
Выступает в посольствах. В других странах.
Представляет поэтов, писателей новой России, новой Москвы
в новом мире, который сегодня называется «Дети Ра».
Говорят, что главный редактор толстого журнала Евгений Степанов
может стать молодым академиком Нобелевского комитета,
потому что, говорят, его мнение уважает литературный бомонд
России, Болгарии, Югославии, Франции, Англии, США
и Нобелевского комитета…
В России Анатолий Чубайс, основатель литературной премии «Поэт»,
говорят, скоро предложит войти в состав совета жюри,
а возможно возглавить
национальную премию «Поэт» — Евгению Степанову.
Но Степанов пока ничего об этом не знает… Он занят работой.
В частности скоро будет читать мои вепрлибры,
и восклицать, читая: Боже мой! чего только не придумают
эти поэты из Вятки, Сочи, Тмутаракани...

Игорь Харичев прочитал мой рассказик. И сделал замечания. Я их с благодарностью учел.
Получилось теперь так.

Пришел на выставку фотографий моего товарища Кузьмы Вострикова. Познакомился там с одной симпатичной актрисой.
Стали вместе с ней фотографии Кузьмы рассматривать.
Подошли к портрету поэта Андрея Чемоданова.
Она спрашивает:
— Это кто?
— Поэт Андрей Чемоданов.
— Понятно. А он кто?
— Поэт.
— Хороший такой, упитанный. Известный поэт?
— Да.
— Он в самом деле поэт?
— Да.
— А что он пишет?
— Стихи.
— А по профессии он кто?
— Поэт.
— А ты кто?
— Я Женя.
— Ну ладно, Миша, — говорит она мне, — пойдем на фуршет, а завтра давай созвонимся. Вот тебе моя визитка.

История абсолютно невыдуманная.

А Треплев («Чайка») — не трепло.
Решил — и застрелился.
А причина-то несерьезная. Ну и что — женщина любит другого. Радуйся, чудак! Тебе меньше хлопот.
…Еще лет десять назад я так, конечно, не думал.

Эта женщина похожа на мужчину. Точнее — на мужчину-гомосексуалиста. Еще точнее — на пассивного гомосексуалиста.
Этот мужчина похож на женщину…
Они любят друг друга.

В 2000 году я вместе с другими компаньонами создал рекламную фирму.
Дела быстро пошли.
Мы сняли офис на Арбате, нашим клиентом было РАО ЕЭС.
Соучредитель фирмы Олег говорил мне:
— Женек, теперь мы наконец-то заживем. Быть бизнесменом — это счастье. Есть теперь будем только в ресторанах, девчонки сами начнут прыгать в постель.
И вот прошло 12 лет.
Той фирмы уже давно нет. Я теперь единолично возглавляю совсем другую компанию. В рестораны я не хожу. Женщина у меня одна. А счастье… Оно с бизнесом мало сочетается. Счастье — это что-то совсем другое. Внутри тебя.

Пришел мастер подвешивать картины. Картины подвесил — пол окарябал.
Корректор вычитывал газету — допустил 125 ошибок.
Рабочие в переплетной мастерской приклеили обложку вверх ногами.
Оператор снял сюжет — голос у ведущего передачи хрипит.
Купил молоко — прокисшее.
И т. д. Так каждый день.
…Получаю статью от Анны Гедымин. Ни одной ошибки. Да, ни одной ошибки.
Даже не знаю, как на это реагировать. Ну не бывает так в России. Плачу, как сентиментальный глупый старик, слезами умиления.

Путин теперь президент, Медведев — премьер.
Ну что ж, видимо, у нас в стране только два умных человека, а все остальные поглупее будут.

10 мая 2012 подписал в печать «Футурум АРТ», № 3, 2012.

11 мая 2012 подписал в печать «Поэтоград», № 3, 2012.

Фраза Андрея Платонова усложнена, витиевата, даже вычурна.
Так ли это хорошо для прозы?

Моя армия — это дачные березы, сосны, ели, дубок
Яблони
А также верстальщики, редакторы, веб-дизайнеры
У меня очень сильная армия

Чехов создал целую галерею дураков, проходимцев, алкашей, неумех в своих злобных юмористических рассказах. Высмеял основу страны — мещан, купцов, земских фельдшеров и т.д.
Эту галерею характеров он создал в то время, когда Россия была на подъеме в своем экономическом и нравственном (во всяком случае, по сравнению с сегодняшним днем!) развитии.
Лопахин, уничтожающий вишневый сад (сиречь Россию), — это и есть Чехов.
Слово может убить.

Читаю переписку Иванова, Одоевцевой и Гуля. Самое жуткое читать, как прозаик и главный редактор журнала Гуль дает советы поэту Иванову… Предлагает улучшить стихотворение…

5 мая 2012 года был на даче.
Все деревья перезимовали. Сосны и дубок немного подросли, березы вымахали выше дома.
Посадил еще одну березку и две яблони (купил по дороге за 800 рублей обе).
Андрей помог выкопать пенек (старая облепиха).
Завезли с ним тумбочку под ТВ и новую кровать на второй этаж.
Поставил бочку под водосток, собирал прошлогодние листья.
В лесу уже сухо.
Наша маленькая речка Таруса (до нее 1 минута пешком) разлилась, очень красивая.
Уезжать не хотелось.

Читаю Кукаркина о буржуазном обществе. Раньше, в советское время, я над этой книгой смеялся, думал, что там все вранье. А теперь так не думаю.

В гости пришел старый товарищ, с которым мы когда-то вместе работали на ТВ.
Пришел и стал вещать:
— Я теперь целитель, живу праведно. На баб свою энергию не трачу и тебе не советую.
Ты до сих пор, я вижу, живешь не правильно. Все о бабах думаешь. Нарушаешь главные законы жизни.
Трендел он минут десять.
Я слушал, слушал, а потом тихо сказал:
— Олег, разговор, окончен.
И показал рукой на дверь.
Он, молодец, быстро сориентировался:
— Извини, Женек, это я вошел в роль. Профессиональное заболевание — всех хочу учить и лечить.
Потом мы опять говорили, уже в режиме диалога. Спокойно и без назидания. На прощание обнялись.

Пришел на выставку фотографий моего товарища Кузьмы Вострикова. Познакомился там с одной симпатичной актрисой.
Стали вместе с ней фотографии Кузьмы рассматривать.
Подошли к портрету поэта Андрея Чемоданова.
Она спрашивает:
— Это кто?
— Поэт Андрей Чемоданов.
— Понятно. А он кто?
— Поэт.
— Хороший такой, упитанный. Известный поэт?
— Да.
— Он в самом деле поэт?
— Да.
— А что он пишет?
— Стихи.
— А по профессии он кто?
— Поэт.
— А ты кто?
— Я Женя.
— Ну ладно, Миша, пойдем на фуршет, а завтра давай созвонимся. Вот тебе моя визитка.

История абсолютно невыдуманная.

У меня есть один молодой сотрудник, у которого проблемы с дисциплиной. Каждый раз слышу от него: Я опоздал… я забыл…» И т. д.
Но зарплату получать не забывает.
Надо бы мне как-нибудь ему сказать, что я забыл получить деньги в банке. И поэтому зарплаты не будет. Интересно, что он скажет тогда.

17.04.2012 был на пресс-конференции, посвященной премии «Поэт».
Премию получил Е. Б. Рейн. Его по телефону поздравил С. М. Гандлевский.
Видел С. И. Чупринина, Пашу Крючкова, Таню Данильнц, Таню Тихонову, Гену Калашникова, В. И. Новикова, Д. П. Бака, А. Д. Алехина, Андрея Василевского, Сережу Надеева, А. С. Кушнера, Борю Колымагина, Олесю Николаеву, Н. А. Дардыкину, Лену Пестереву.
Паша Крючков сказал, что я сильно похудел. Я ему ответил, что это меня критики заклевали. Он парировал, что я сам кого хочешь заклюю.
В. И. Новиков пригласил на какой-то поэтический вечер в МГУ.
Выступал А. С. Кушнер. Он сказал, что хорошо бы еще дать премию Светлане Кековой, Алексею Пурину, Олегу Хлебникову, Юрию Кублановскому.
Выступил какой-то еще человек. Сказал, что надо дать премию Л. Миллер и Г. Русакову.
Гена Калашников сказал, что дал бы премию Евтушенко. Это было бы, по крайней мере, неожиданно, — добавил он.
Я бы, наверное, тоже голосовал за Евтушенко. Он сейчас самый известный русский поэт. Он много написал ерунды, но и много хороших стихов написал.

Мой друг Володя Алейников посвятил мне еще одно стихотворение. Завидуйте, дураки!