Главная страница

Дневник


Страницы дневника: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25



    



1990 год

Много лет, увы, не систематически я веду дневник. До сих пор это все было разрознено, на отдельных листочках, теперь я решил по мере возможностей собрать все воедино. Иначе все окончательно потеряется.
По-моему, не надо ничего выдумывать, не надо называть разных людей вымышленными именами, ничего оригинальнее, чем сама жизнь не придет в голову самым гениальным художникам, не то что нам, слабым.
Исходя из этого нехитрого, облюбованного многими нашими «заединщиками» (которые не так-то просты!) принципами я и пишу эти заметки.



* * *

Я — журналист. Вот уже несколько лет я занимаюсь необычайно странным, непонятным делом, которое, впрочем, бесконечно люблю. Я работаю в отделе литературы и искусства еженедельника «Семья».
Я делаю интервью (т.е. болтаю под диктофон) с различными прославленными (не только с положительной стороны) людьми о том, о сем, пишу рецензии о фильмах, о спектаклях, куда меня приглашают режиссеры, актеры, прокатчики, завлиты и прочие хорошие (иногда просто заинтересованные во мне) люди. Такова моя работа. Работа, похожая на отдых.
Во всяком случае, многие так отдыхают, как я работаю. Поэтому когда моя жена иногда говорит мне: «Давай сходим в театр!», я корчу такую кислую физиономию, что она тут же предлагает контрвариант: «Или сыграем в подкидного дурака».
На что я охотно соглашаюсь.



* * *

По субботам и воскресеньям я люблю сидеть дома, играть со своей гениальной дочкой (ей уже три года и три месяца).
Дочка, когда раздухарится, говорит мне:
— Папка, (при этом игриво хмурит брови) брысь под стол.
Я хлопаю ее по попке. И сам делаю «сердитку». Настоящую.
Но девочку уже не остановить. Она уверена, что я тоже играю (а я действительно играю).
Если же ее ударишь посильней, она обижается и убегает в другую комнату.



* * *

Однажды я очень крепко поругался с женой. Она выбросила мои газеты, которые я складывал в специальный ящик. Если раньше она просто перекладывала мои бумаги — после чего я приходил в бешенство — то сейчас она их просто выбросила. А газета как раз понадобилась для работы. Я обезумел и закричал:
— Уезжайте и больше не приезжайте никогда!
Настя тут же побежала к бабушке и сказала:
— А папа сказал, чтобы мы уезжали и больше не приезжали никогда!
Услышав это от ребеночка моего золотого, я тут же стал просить прощения. И у жены и у дочки.
Выпросил.



* * *

Настюша старается не реагировать на наши ссоры. У нее удивительно рациональный мозг. Она берет от жизни — и дай Бог, чтобы так было всегда — только то, что ей нужно. Когда мы ссоримся с женой, она делает вид, что ничего не происходит. Или спрашивает:
— Пап, ты, что, меня не любишь?
И я умолкаю. Хотя жить вместе с женой (а мы вместе уже восемь лет) все тяжелее и тяжелее.



* * *

Мы (я) все время обещаем Насте каких-нибудь зверей — собачку, киску, рыбок... Да все никак не покупаем. Где же их держать? Если все мы живем в одной комнатенке, спим на одной кровати, точнее диване.
А Настюшка просит.
— Хорошо, Настя, я куплю, — подло говорю я, желая ее успокоить.
К тому же, глядишь, мы и квартиру когда-нибудь получим или, как минимум, выберемся на Птичий рынок.
Но приходит суббота, я опять должен что-то писать. Настя смотрит укоризненно и говорит:
— Ну, ты же обещал...



* * *

Недавно наш дедушка (мой отец) купил бабушке (моей маме) часы с кукушкой. Это у нас теперь единственная живность в доме. Как кукушка закукует, Настюшка восторженно кричит:
— Кукушка кукает (кукукает).
Уверена, что кукушка живая.



* * *

Все-равно просит киску:
— Я буду ее кормить, поить, гладить...



* * *

Однажды Наташа с Настей все же вытащили меня на Птичку. И мы там купили аквариум. Я спросил у дядьки-продавца:
— Не течет? Для ребенка покупаем...
— Что ты, что ты! Посмотри мне в глаза, пойдем в туалет воды наберем.
Я не пошел.
Аквариум оказался худым.



* * *

По субботам мы с Настей любим ходить в кусковский парк, где некогда возрос и я. В парке мы кормим уточек, собираем лесные цветочки. Настюшка сидит у меня на плечах, вцепившись в волосы.
Мы смеемся и говорим друг дружке:
— Мы дружки?
— Мы отличные дружки!



* * *

Недавно мы с женой опять поссорились. Она начала собирать вещи.
Мы пошли с Настюшкой на улицу. Настюша еще не понимала, что ее увозят в Рассказово. Дурачилась, играла, размахивала руками, хорохорилась. Потом мы зашли в лифт. Смотрю на свою малышку. И сердце защемило — такая она маленькая, беззащитная. И она как-то притихла.
— Что, Настюш, испугалась немножко?
— Да, — кивнула головой, — На улице темно, вдруг волк выскочит.
Волк-то не выскочит, но мрази разной вокруг много. Куда же мне тебя, сокровище мое, спрятать? Как от всего уберечь? Храни тебя, Господь!



* * *

Я работаю в трех редакциях. В «Семье» (на полставки литературного редактора), в журнале «Мы» (редактором отдела поэзии) и в газете «Совершенно секретно» (корреспондентом на договоре). В «Мы» и «Сов. секе» мне платят по 350 рублей, в «Семье» — 110. То есть, получаю я по нынешним меркам совсем немного, хотя гораздо больше многих моих коллег-журналистов.
Да и ситуация у меня неплохая. На работу я хожу не каждый день. В «Сов. сек» и вовсе один раз в неделю — на редколлегию.
В «Мы» я хожу, когда позвонит главный редактор Будников. Он мне тоже звонит где-то раз в неделю.
Чаще всего, как ни странно, я должен находиться в «Семье». Но сейчас, когда мы взяли двух новых сотрудников, я буду пребывать на работе одну неделю в месяц. Это меня устраивает.



* * *

Очень неплохая ситуация с «Сов. секом». Мы с Игорем Зайцевым, другим нашим договорником (он также является заведующим молодежной редакцией издательства «Прогресс) полностью не сидим на редколлегиях. Отчитаемся о своей работе, расскажем о планах на неделю и уходим. Меня это очень радует. Потому что выслушивать наших горлопанов, членов редколлегии, нет никаких сил.
Горланить у нас любят все. Особенно — Миша Шестопал, зам. главного редактора, Женя Додолев, обозреватель, Борис Данюшевский, член редколлегии. Как говорит удивительно интеллигентная Евгения Васильевна Стояновская:
— Мои голосовые связки не могут конкурировать с вашими...



* * *

«Сов. сек» — это, конечно, издание «детей». Там работает мой близкий товарищ Тема Боровик (он фактически главный редактор. Юлиан Семенов либо за границей, либо в Ялте, либо болеет), Женя Додолев, сын писателя Додолева, Дима Лиханов, сын начальника Детского фонда Альберта Лиханова, Саша Плешков, сын бывшего зама главного редактора Александра Николаевича Плешкова, Маша Стояновская, дочь Евгении Васильевны Стояновской, Маша Дементьева, родственница почившего в бозе Анатолия Софронова и т.д.
Один я, пожалуй, не имею родственников в журналистском мире. Это, по-моему, аргумент в мою пользу.



* * *

В «Сов. секе» можно услышать много забавных пикировок.
Например, милый Миша Шестопал любит повторять такую фразу — про тот или иной непонравившийся ему материал:
— Ну, не чувствуя я это печенкой...
На что Тема Боровик ему однажды заметил:
— Значит, меняй печенку!
— Не собираюсь. — обиженно буркнул Шестопал.



* * *

Главный «начальник» в «Сов. секе» Зоя Ивановна, которая всем дает умные советы. Однако по должности она — секретарь.
Однажды у меня шло в номере интервью с Бондарчуком. Материал прошел редколлегию. Я вычитывал гранки. И нужно было написать врез к этой публикации. Я написал, Володя Добин, мой товарищ и ответ. сек., подправил. Дали З.И. перепечатывать.
Она:
— Зачем сие? Это не наш герой! (Правильно — не ваш! — Е.С.) Это одиозная фигура.
Я:
— Ну, разве, не интересно, что думает такой человек?! Давайте дадим высказаться человеку самому, он сам себя покажет.



* * *

Как мне потом рассказывали Люба Пешкунова и Артем Боровик, мою беседу с Бондарчуком хвалил сам Семенов. И вообще на редколлегии призвал всех меня поощрять.
Жаль только, что он заболел.



* * *

Пожалуй, колоритнее всего люди в «Мы». И работаем мы любопытно. За полгода выпущен всего один номер. Вместо положенных двенадцати. Правда, здесь редакция не виновата. Так объективно сложилась ситуация.
Главный редактор в «Мы» — Геннадий Будников, человек в определенных кругах очень известный…
Нравы у него суровые, «капиталистические».
Он иногда звонит мне и требует новых стихов. Хороших стихов. Наших авторов.
Разумеется, я тут же предлагаю. Портфель у меня большой.
Он тогда задает дикий, с моей точки зрения, вопрос:
— А что этот поэт сделает нам взамен?
То есть, что он сделает нам за то, что мы его хорошие стихи опубликуем?
— Они же поэты, что с них, кроме стихов, можно взять?
— М-да.
Мы с Будниковым явно не понимаем друг друга.
— Ну а для подписки они что-то могут сделать? Могут! Пусть про нас где-нибудь статейку напишут. Иначе никого печатать не будем! Поэзия — дело невыгодное. Стихотворцы сжирают весь гонорар. Ведь им нужно платить за строчку, как минимум, полтора рубля. А маститым — три пятьдесят. Представляешь? К тому же стихи сейчас вообще никто не читает. Так зачем они нам нужны?
Я пытаюсь что-то бормотать о высоких материях, но видавший виды и знающий суровую правду жизни Геннадий Васильевич только отмахивается от меня, точно от мухи.
Несмотря ни на что, работать с ним интересно. Да, он снимал из номера стихи многих хороших поэтов, например, Полины Ивановой, Новеллы Матвеевой… Но и напечатал многих. Я ему очень благодарен за подборку поэтов из студии «Кипарисовый ларец», за подборки Владимира Соколова, Игоря Шкляревского, Ольги Кучкиной, Эльдара Рязанова, Татьяны Бек...
У Будникова хватило ума и дальновидности не зарубить этих поэтов. Спасибо.
Чисто по-человечески Будников понятен, как советская власть. И симпатичен. Почти сразу, после того как он назначил меня редактором отдела поэзии, он сказал мне:
— Раз в год мы все здесь, в нашем журнале, напечатаемся. Так что, ребята, готовьте публикации.
И я приготовил. До сих пор стыдно.



* * *

Больше всего времени и сил я, как уже писал, отдаю «Семье», которая платит мне меньше всего. Платят мне здесь мало, потому что я служу в «Мы» на ставке, а в «Семье» на полставки. Меня бы, конечно, взяли и на ставку, но по нашим законам такого делать нельзя. И вот за гроши я тяну груз начальника отдела. Ибо мой шеф Миша Поздняев ушел в «Столицу» к Андрею Мальгину, а нового начальника нам долго не назначали.
Я сам набрал двух новых сотрудников, Сережка Теодорович культурой особенно не интересовался, тем более его перевели к нам вообще из другого отдела. И он собирался уходить на ТВ. На тележурналиста его собственно и учили в МГУ.
Я написал главному редактору «Семьи» Сергею Александровичу Абрамову десятки заявлений об уходе. Главный все мои заявления порвал. Не отпускает меня, но и деньгами не помогает.
— А что я могу сделать? Закон. Когда Лиханов хотел меня сделать редактором трех изданий СДФ, так он писал письма в разные министерства, чтобы там разрешили мне получать хотя бы две полные ставки за три должности. Не разрешили. Так что, считайте, что работаете Вы здесь, а получаете там.
— Но я ведь здесь даже премии получаю ничтожные, меньше чем учетчики.
— Я понимаю, что Вы проиграли в моральном плане. Но переходите назад, а там оставайтесь на полставки.
— Кем?
— Надо подумать. Поговорите с Козловым (это зам главного).



* * *

Я поговорил с Козловым. Объяснил ему, что сия ситуация мне страшно надоела. В «Сов. секе» мне платят намного больше, а работаю я там намного меньше, чем здесь. Я фактически редактор отдела, а получаю полставки.
— Но ты же не хочешь взять отдел...
— А Вы мне предлагали?
— Я поговорю с главным.



* * *

Он поговорил. Передал мне его слова.
— Женя — очень талантливый человек. Но и недисциплинированный очень. Я вот его назначил как самого остроумного вести рубрику — «Домовой», а он так и не написал до сих пор ни строчки.
Козлов как бы извинялся. Извини, мол, старичок, подвалил к Абрамову не во время.



* * *

Подобных эксцессов с главным у меня было множество. Но он меня все же уважал. И я его тоже.
Он всегда хвалил меня на планерках, шутил со мной. Я всегда был в поле его зрения.



* * *

Сильнее всего остаться Абрамов меня уговаривал, когда меня очень активно позвали на должность редактора отдела культуры в журнал «Молодой коммунист» (это нынешние «Перспективы»).
Я прошел все собеседования — на уровне ответственного секретаря, зама главного и самого Зория Грантовича Апресяна, который отнесся ко мне со всей душою и даже называл по имени-отчеству.
Зорий Грантович одобрил мои интервью, стихи, мою независимую манеру держаться. Так он выразился.
Он говорил:
— Если нужно переводное письмо главному — я напишу. Если он, конечно, не будет отпускать. Или позвонить?
Я попросил время на раздумье.
Потом мне позвонил ответ. сек. Дал телефон Апресяна. Он, дескать, ждет звонка.
Я позвонил:
— Это Евгений Степанов.
— Да-да, Евгений Викторович. Когда выходите?
Я попросил еще время на раздумье.
Абрамов про это прознал.
— Женя, я знаю, что Вы собрались уходить. Но я бы этого не хотел. Мне с Вами работается хорошо. Вам со мной. Зачем Вам уходить? Вы делаете здесь, что хотите! Единственное, что я Вам не даю, так это стихи печатать. Но можно перейти на полставки в журнал «Мы», заниматься там стихами. А что Вы будете делать в «Молодом коммунисте»? Какая у них там культура? Я понимаю, Вас бы позвали на должность редактора отдела поэзии «Нового мира», тогда — да. Но «Молодой коммунист»… Подумайте, даю два дня. И подумайте насчет «Мы». Я устрою.
И, действительно, порекомендовал меня Будникову. Мы пообщались немного. Я начал на него работать. Притащил ему несколько подборок живых классиков.
Геннадий Васильевич предложил мне возглавить отдел.
— Смотри, старик, ты — редактор отдела, автоматически член редколлегии (наврал. — Е.С.), да и бабульки другие. А в «Семье» оставайся на полставки.
Я согласился. Потом долго происходила торговля между двумя редакторами, где я буду работать на полставки.
Абрамов сказал:
— Мы, Женя, заключаем с Вами джентльменское соглашение, что Вы и на полставки буду работать, как прежде.
Что мне оставалось? Я согласился. В тайне надеясь на то, что мне совместительства не разрешат в отделе кадров.
Но — разрешили.
Абрамов с Абрамовой Светланой Ивановной (это наш серый кардинал, однофамилица главного) напомнили о том, чтобы я написал заявление на полставки.
Я стал пахать за сто десять рублей. По-прежнему, как лошадь.
Кстати, я написал заявление о том, что бы меня зачислили на полставки старшего лит. сотрудника, а Светлана Ивановна меня оформила на полставки просто лит. сотрудника. Бог ей судья.



* * *

Однажды ко мне зашла в «Семью» Ольга Андреевна Кучкина, славная, красивая женщина, поэт и критик. Я хотел напечатать в «Мы» ее стихи и статьи в «Семье».
Понес Абрамову, чтобы он прочитал.
Сергей Александрович сидел почему-то не у себя, а в приемной.
— Привет, Сережа! — сказала Кучкина.
— Привет, Оля! — сказал Абрамов. — Каким ветром?
Я:
— Да вот хотим стихи и статьи напечатать...
— Бог в помощь.
Он улыбнулся своей странноватой улыбкой.
— Женя, ты почему раньше Кучкину не приводил?
Я что-то пробормотал как всегда невнятное.
Кучкина:
— Женя — мой ученик. И как благодарный ученик — учителю...
— Бог в помощь! — опять повторил совсем не религиозный Абрамов.
— А ты и здесь главный? — Кучкина имела в виду «Мы».
— Формально нет, но вообще-то — да! — сказал правду Абрамов.



* * *

Случалось, что я подводил редактора.
Я сделал интервью с женой английского посла леди Брейтуейт. Не стал визировать. И, естественно, наделал уйму ошибок. Назвал, в частности, известного врача и альтруиста Виктора Зорза — Виктором Зорро. Помните, фильм такой был про благородного разбойника Зорро?
Абрамов сам толком не знал, как фамилия этого Виктора. Но одна читательница «Семьи» прислала письмо, где раздолбала всю нашу редакцию в пух и прах. В частности, и за эту ошибку.
Абрамов дал мне команду найти в печати хотя бы одно упоминание Виктора Зорро.
— Завтра жду.
Я, конечно, не нашел.
Но, слава Богу, Абрамов эту тему больше поднимал.



* * *

Писать мемуары — странное занятие. Помнится вообще-то только хорошее. В основном — как тебя хвалили.
Я не исключение. Тоже помню только хорошее. В частности, как Сергей Абрамов нахваливал меня. В основном за мои интервью, которые я публиковал почти в каждом номере.
Когда он нахваливал меня, то говорил: «Женя, Вам не надо этого слушать, выйдите!»
Но уж, конечно, я в таких случаях уши не затыкал.



* * *

Наш обозреватель Леха Сергеев сделал беседу со Стюартом Детмером. На летучке возникло мнение назвать этот материал лучшим за месяц.
Абрамов:
— Я не против. Но все же это немного странно. Так мы Степанову должны за каждый материал премию выписывать. Называть его лучшим.
Интервью с Детмером — хорошее, спору нет. Но стиль. Это ведь изобретение Степанова, а не Леши. Хотя я не против — повторяю — отметить материал Сергеева.
В общем, вспоминать это, каюсь, приятно. Абрамов относится ко мне неплохо. И я за это ему благодарен.



* * *

Благодарен я Абрамову и за то, что он отпускает меня в отпуск два раза в год. Он, а не Будников. Смешно.
Отпустил вот и в Болгарию, где я пишу эти заметки.



* * *

Я подготовил к печати в журнале «Мы» стихи Ольги Кучкиной.
Будников прочитал и сказал:
— Это одна из лучших наших подборок. Но ты ей об этом не говори, чтобы не зазналась!
Потом подоспела верстка, с которой вдруг ни с того ни с сего решило ознакомиться его Превосходительство г-н Лиханов.
— Что это такое?! — закричал г-н Лиханов. — Кучкина?!
И подверг суровой критике работу главного редактора.
Главный редактор потом, разумеется, подверг критике меня. И добавил:
— Все-таки лучшая у нас подборка Игоря Шкляревского. А Кучкина... Ты же понимаешь, они вместе с Лихановым работали в «Комсомольской правде». И, естественно, у них сложные отношения. Ты, что, не знал?
— Нет, конечно. — соврал я.
Хотя Ольга Андреевна меня обо всем предупреждала.



* * *

Еще я работаю по-совместительству преподавателем в Институте Молодежи. Читаю лекции, веду семинары по журналистике.
Очень здорово быть молодым преподавателем, особенно когда жена уезжает в Тамбов.
Ходят к тебе студенточки на занятия — красивые, роскошные, незакомплексованные.



* * *

Будников сказал:
— Женя, ну я же вижу тебя насквозь. Ты человек сверхимпульсивный, эмоциональный. Легко загораешься и легко гаснешь. И я боюсь ставить твою «Телегу жизни» (я придумал новую рубрику в журнале), сделай еще пару выпусков и тогда — поставим.
Хитрый мужик Будников, но мудрый.



* * *

Абрамов как-то в шутку назвал меня вредителем. И долго-долго смеялся. Я тоже. Но потом мне целый день было не по себе.
После этого я понял: шутить надо очень аккуратно.



* * *

Позвонил некий Дима Болотин из АПН, посредник какого-то французского журналиста, пожелавшего (какой барин!) посотрудничать с «Сов. секом».
Дима попросил связать этого журналиста с Ельциным, Калугиным...
— Нет проблем. Но один вопрос: «Что буду иметь с этого я?»
— Я не знаю, но Ольга Семенова (это дочь нашего Юлиана) сказала мне, что уже обо всем договорилась.
— Я об этом не знаю. И в любом случае — если я работаю бесплатно — значит, я себя не уважаю.
— Я все ему передам. И дам твой телефон (он как-то сразу перешел на ты, хотя разговаривали мы второй раз в жизни).
— Да, будь любезен.
Расстались мы по-доброму.



* * *

Рассказал своему старшему товарищу Сан Санычу Иванову о нашем новом редакторе отделе культуры Лимонове, который всю жизнь занимался уголовкой.
Иванов даже не засмеялся.
Это и вправду не смешно.



* * *

Ко мне все время приходила на работу в «Семью» одна моя студентка Лида К., милая славная девушка. Я к ней испытывал добрые чувства. Она хотела писать, но у нее ничего не получалось. Заметки о культуре — о выставках, театрах, музеях — выходили какие-то вялые, неинтересные. Я уже не знал, что делать. И вдруг я узнал, что Лида по профессии — технолог-винодел.
Я тут же заказал ей в «Кич» (придумал я такую рубрику в «Семье») статью о том, как правильно гнать самогон и брагу.
Лида написала. Получилось очень интересно. Мы сразу напечатали.



УШКО

Сидели с Настей весь день дома. Мать учится на курсах гидов-экскурсоводов. Забавлял девочку как только мог. Лишь бы она не визжала. Не то что пописать, почитать не удалось. Не смог даже еды приготовить. Ни себе, ни ей.
Настя вцепляется как клещ. И не отстает.
Показывал ей фокусы. С мячиком, например.
— Настя, где мячик? Вот он у тебя за ушками.
И достаю мячик из-за ушка.
Настька поначалу хохотала. Как это, мол, странно.
Но я, как всегда, переусердствовал.
— Настенька, мячик вот. Из ушка растет.
Как она заревет:
— Не хочу, чтобы мячик из ушка рос. У меня ушко маленькое. А мячик вырастет — станет большим.
— Ну, пусть растет из попки.
— И из попки — не пусть.
Так мы перестали играть в мячик.



* * *

В голодном девяностом году я познакомился в Москве с одним уникальным человеком. Я делал с ним интервью для газеты «Совершенно секретно», где тогда по совместительству работал.
Человек звали Алекс Москович. Он тогда вовсю занимался у нас бизнесом, жил полгода в Москве, полгода во Франции. А его прошлое носило отчетливый отпечаток сенсационности. Он в свое время был замом мэра Парижа, возглавлял полицию французской столицы, личную охрану де Голля.
Общение с этим человеком приносило мне много радости. Во-первых, потому что г-н Москович всегда кормил бедного журналиста, в том числе бутербродами с икрой... А во-вторых, потому что некоторым его фразам и сентенциям мог бы, по-моему, позавидовать даже Бабель.
Например. Ему звонят коммерсанты из Вены, предлагают какую-то сомнительную, на его взгляд, сделку.
Алекс говорит:
— Чудаки... Я то же могу продать Эйфелеву башню, но поди ее возьми...



* * *

Я не верю никому и ни чему. До тех пор пока дело не свершилось.



* * *

Голова между нога.

И т.д.

Много лет прошло — с тех пор мы не виделись. Хотелось бы, чтобы у милого господина Московича все шло нормально.



* * *

Москович пригласил меня на обед.
После обеда поехали на встречу с внуком де Голля — Жаном.
Но дело не в де Голле, а в обеде.
На нем еще присутствовали какой-то профессор Владлен Сироткин, комментатор ЦТ по Франции Георгий Зубков, который тут же пригласил меня сотрудничать с его новой газетой.
Наелись от души.
Москва голодная, а тут: салатики, колбаска, ветчинка, икорка (как же без нее!), холодная водочка из холодильника, короче, все, что душе угодно.
Александр Алексеевич сам заставил меня (дважды) положить себе икорки.
Ох, и поел.
Потом Москович куда-то вышел.
Зубков тут же налетел на икру.
— Надо есть, пока дают. Хотя и непривычно все это, отвыкли мы уже...



* * *

Избили Мишу Поздняева. Непонятно за что.
Ездили с его женой Олей к нему в больницу.



* * *

Теперь избили и Логвинова Игорька, сотрудника «Семьи». Избили, раздели, все отобрали.
Заходил Леха Сергеев.
— Я всю жду, — сказал он, — когда на Степанова, боксера-разрядника, нападут. Он тогда за всех вас отомстит.
Я ничего не ответил.



* * *

В «Семье» у меня появилось много друзей. Миша Поздняев, Сережка Теодорович, Саня Вулых, Саша Алешин.
А вот Лену Х. я недолюбливал.
Она однажды взяла у меня в долг книжки и деньги. И не отдала. Вернула потом какие-то другие книжки. Не мои.



ПРО МЭРИЛИН МОНРО

Начало девяностых. Поэт и журналист, мой старинный друг Сашка Вулых был одним из организаторов конкурса двойников. Он по всей стране искал людей, похожих на Ленина и Сталина, Томаса Андерса и почтальона Печкина... В кабинете Вулыха все время трезвонил телефон. Приходили и уходили «знакомые» персонажи. Сашка устраивал бесконечные просмотры. Двойников оказалось на удивление много.
Но вот отбор конкурсантов был завершен, Вулых со товарищи уже думал о финальном действе конкурса...
Вдруг опять затарахтел телефон. Звонила незнакомая Вулыху девушка:
— Александр Ефимович, я бы тоже хотела участвовать в конкурсе. Можно?
— К сожалению, нельзя. Скоро финал. Просмотр конкурсантов завершен.
— Но я так похожа... — не сдавалась девушка.
— Нет, нет, теперь звоните только в следующем году — наш конкурс будет теперь проходить ежегодно! — отбивался Сашка.
— Но если бы Вы меня увидели, Вы бы сразу поняли, что я похожа как две капли воды на...
— Девушка, ну я же Вам объяснил... — кипятился Вулых.
— Но ведь я действительно похожа на... — проявляла чудеса настойчивости незнакомка.
— Ну, на кого, наконец, Вы похожи? — сдался Сашка.
— На Мэрилин Монро...
Возникла выразительная пауза.
— Ну, что же, ладно! — мягко и нежно проговорил Вулых. — через полчасика можете и приезжать. Обязательно, всенепременно Вас посмотрим.
Чем эта история закончилась не знаю, но догадываюсь.



* * *

1990 год. Отдел литературы и искусства газеты «Семья». Сашка Вулых пришел на работу. И с порога начал рассказывать мне печальную, душераздирающую историю.
— Помнишь, я тебе рассказывал про свою возлюбленную шестнадцатилетнюю девушку, которая сейчас в Финляндии заканчивает одиннадцатый класс.
— Ну как же! Трудно забыть такие эпитеты — «мой нежный лютик, моя недосягаемая королева».
— Оказалась, досягаемой... Вчера мой приятель рассказал, как они вместе проводили время...
Я, как мог, утешал поэта.
— Сашка, не плачь. Зато она любит твои стихи. Знает их наизусть.
Вулых не утешался.



ФЛИС, ДЕРЖИСЬ!

Фотограф еженедельника «Семья» Игорь Флис в девяностом году сделал фотоочерк о колонии для совершеннолетних. И опубликовал в газете очень много печальных снимков. В том числе — фотографию главного героя очерка — какого-то необыкновенно грустного подростка (не помню уже, как его фамилия). Рядом с фотографией на газетной полосе была, разумеется, напечатана и фамилия автора фоторепортажа — Флиса.
Представляете — газетная полоса, на ней фотография измученного жизнью подростка. И подпись — Игорь Флис.
В скором времени в редакцию стали поступать сочувственные письма. Добрые русские люди писали, примерно так — «Ах, как жалко бедно Игорька. Флис, держись!»



БАБУШКА ИЛИ ЛЕНИН?

Если бы меня спросили, какие п о л и т и ч е с к и е произведения меня потрясли в последнее время, я бы сказал: «Букварь!»
Открыл его совершенно случайно, решив позаниматься с племянником Витюшкой, пошедшим недавно в первый класс. Открыл — и поразился! С первых же страниц этой малышкиной книжки читаешь: «Ты (первоклассник. — Е. С.) научишься читать и писать, впервые напишешь самые дорогие и близкие для в с е х (разрядка моя. — Е. С.) нас слова: мама, Родина, Ленин».
Ну, неужели и впрямь псевдоним политического деятеля — одно из самых дорогих для ребенка слов? Неужели такое же дорогое, как, скажем, бабушка, дедушка, брат, сестра, дядя?
Почитаем, однако, дальше. Как Вы думаете, какие слова, прежде всего, должны заучить шести-семилетние мальчики и девочки? Лозунги! Так считают составители букваря тов. Горецкий, Кирюшкин, Шанько. Такие, например, «СССР — страна мира и труда», (интересно, а в Нагорном Карабахе, в Тбилиси, Воркуте... тоже по такому букварю учатся?), «Слава КПСС» (а почему не Демократической России, например, или не какой-нибудь партии зеленых, ведь шестая статья конституции отменена!).
А чьи же портреты в букваре? Ну, разумеется, Владимира Ильича, Карла Маркса...
Словом, прочитают ребятишки этот «Краткий курс», извините за описку, букварь, и будут политически «подкованы» на все сто.
Самое же удивительное в букваре — год издания. Издательство «Просвещение» подарило этот «шедевр» детям в 1989 году (год назад). Но разницы между тем букварем, по которому учились мы, «дети застоя», и тем, по которому учатся «дети перестройки» (или «времени глубоких перемен в обществе»), похоже, нет никакой.
Когда же мы, наконец, начнем жалеть детей? Когда поймем, что добрая бабушка дороже внуку, чем любой политик, даже (тем более) Ленин?!



1991 год.

1991 год. Мы развелись с женой. Ужасно. Когда Наташа мне об этом объявила, я заплакал.
Позвонил Михаил Юпп из Филадельфии. Долго меня успокаивал.



ДЕВУШКА ПО ИМЕНИ Н.Б.

С этой девушкой мы часами общаемся по телефону. Какая-то вербальная зависимость друг от друга.
Встречаемся гораздо реже, но все же иногда это случается.
Однажды Н.Б. рассказала мне смешную историю о том, как ее будущий муж С.Т. остался у них жить.
— Сначала он просто у меня ночевал. На диванчике, в углу. Ночевал и ночевал. А потом я сказала маме:
— Мы будем спать вместе!
Мама схватилась за голову.
А потом я и вовсе забеременела.
Мама сказала:
— Вы жениться-то будете? Пусть Сережа попросит у меня твоей руки!
Сережа пошел на улицу купил букет цветов и сделал все, как попросила мама.



* * *

Н.Б. долго и упорно рассказывает мне про всех своих, с позволения сказать, приятелей.
На сей раз о покойном журналисте Умском.
— Ты целовалась с ним?
— Конечно. Однажды мы даже спали вместе. Но он даже пальцем ко мне не прикоснулся. Хотя был настоящим, взрослым мужчиной.
— Он так к тебе трепетно относился?
— Да!
— Не задавайся. И вообще, палец в этом деле не главная часть тела...



* * *

Н.Б. мне:
— Пока ты любишь не меня, а свое чувство (любовь) ко мне. Но скоро полюбишь и меня.
Возможно, это и так. Но характер у нее тяжелый. Она большая аккуратистка. Очень властолюбива. Чрезмерно умна. Не любит говорить комплименты (особенно мне). Избалованна. Противоречива.



* * *

Мы с Н.Б. очень похожи. Даже ходим оба одинаково быстро. Так никто больше быстро не ходит. Разве еще мой отец!



* * *

Отругала мою стихотворную подборку в журнале «Мы». Но в книжке «Упала пила» все-таки отметила два стихотворения (щедра, щедра!) про Кусково и про девятимесячную Настю. Я был очень рад. Может быть, ей еще что-то в книжке со временем понравится?



* * *

Ничего ей не понравилось. Она просто через полгода уехала в Америку. А я ухал в Швейцарию. И больше мы не виделись.



ГРУСТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ПЕТРОВ

Я — старый, грустный человек,
Уставший от волнений.
Не взять мне в жены Таню Бек.
Мы разных поколений.

Все через ж. в моей судьбе.
И нету в ейных планах,
Что б взял в жены Нату Б.
Мы просто в разных странах.

Жениться — вот идея фикс.
Но даль сия туманна.
Не взять мне в жены Галю Х.
Мне лень вставать с дивана.

А, впрочем, — ладно. Все равно!
Я малый не печальный!
Я в браке состою давно
С машинкою печатной.

1992 год.



О ДЕНЬГАХ И ДРУЗЬЯХ

Две истории.
Первая. Однажды меня, как щепку, занесло на Елисейские поля. Мне было немного лет, у меня было крайне немного денег, франков сорок (проезд в метро стоит десять), но меня встретили мои друзья, французы, муж с женой, с которыми я подружился еще в Москве. Мне дали денег, помогли с пристанищем, я стал жить, как «белый человек». Дело дошло до того, что мы (все вместе!) путешествовали по стране на роскошном «Рено», жили в дорогих отелях, я заказывал по утрам по телефону из своего отдельного номера (в футбол можно играть!) первый завтрак в постель.
Теперь история вторая. Там же, в Париже, в Храме Святого Александра Невского, куда я частенько приходил, я встретил одного своего знакомого, весьма состоятельного — дома — человека. Он мне пожаловался на жизнь: «Понимаешь, старичок, приехал сюда с тысячей долларов. И уже через неделю они все разошлись. Жилье, телефон, транспорт — все стоит бешеные бабки! Придется досрочно возвращаться».
Я дал ему бутерброд с горячей колбаской. И вспомнил русскую пословицу: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей!»



О СТОЛИЦЕ И ПРОВИНЦИИ

Шляясь, как блудный сын, в последние годы по городам Европы и Америки, я вдруг обнаружил странную — на самом деле совсем не странную! — вещь: коренных москвичей (бывших москвичей) за кордоном не так и много. Сужу даже по коллегам-литераторам. Вайль с Генисом — из Риги. Радашкевич — из Уфы. Цветков вообще откуда-то из Тмутаракани.
Даже в бескрайнем городе большого зеленого яблока (в Нью-Йорке) русский литератор — российский провинциал. И никуда, увы, от этого не деться. Что делать? Газет в любом случае меньше, чем в Москве. Журналы (даже солидный, фундаментальный «Новый журнал») не платят, радиостанции не ровен час прикроют, литературно-художественный процесс буксует, как боксер в клинче.
Не спорю, в провинции много преимуществ, и литературная провинция (имею в виду, простите, Запад) по-своему очаровательна. Но счастье для русского литератора — это все-таки Москва.
Я люблю Москву. Я не знаю другой столицы в мире, где бы еще тебе ночью позвонил знаменитый писатель Н. и сказал: «Старичок, приезжай скорее, на душе очень... Мне нужно с тобой поговорить!» Я не знаю другой столицы, где люди уступают гостям свое жилье (не выделяют одну комнату из пяти, а именно уступают свое жилье, как недавно сделал мой друг композитор и певец Юра Гарин, когда к нам прилетели приятели из другого мегаполиса).
И самое главное — я не знаю другого города, где тебе платят неплохие деньги и даже не считают последним человеком за то, что ты пишешь какие-то странные буквы и слова. Это все возможно только в Москве. Нигде больше. Ни в русской глубинке (там я тоже жил), ни в русской литературной провинции (я по-прежнему имею в виду Запад).
Все это может показаться кому-то ужасно банальным. Но понять эту банальную вещь лучше все-таки дома. До роковой черты.
Впрочем, пока сам не обожжешься — ничего не поймешь.



ПРО ФАИНУ РАНЕВСКУЮ

Актриса Ольга Анохина, многие годы проработавшая на сцене театра имении Моссовета вместе с легендарной Фаиной Раневской рассказывала мне:
— Как-то раз Фаина Георгиевна заболела, я зашла к ней домой — попроведать. Мы разговорились. Она грустно сказала: «Знаете, деточка, раньше актеры были с университетскими значками. УНИВЕРСИТЕТСКИМИ! А теперь выгонят продавца из магазина за воровство — куда ему идти? В актеры. Грустно, деточка, грустно.»



* * *

Ольга Анохина позвонила из театра Раневской:
— Фаина Георгиевна, будете подписываться на периодические издания?
— Буду. «Курьер Юнеско» есть?
— Есть.
— А «Юный натуралист»?
— Тоже есть. Есть даже «Советская культура».
— А вот здесь, деточка, Вы, похоже, ошибаетесь...



ЗАПИСКИ ЖЕНЕВСКОГО СТУДЕНТА

В 1992 году я поступил на учебу в Женевский Университет христианского образования. Там я тоже вел дневник.



* * *

Третий месяц живу и учусь в Швейцарии, в Женеве, и, если честно, не перестаю удивляться этой стране....



* * *

Газеты здесь продаются повсюду. В самой отдаленной деревушке полно всевозможных киосков. Есть киоски весьма специфические. Газеты лежат в стеклянных коробочках, никаких продавцов рядом нет. Бери — не хочу. Но никто не возьмет бесплатно. Ни разу не видел. Обязательно заплатят. Столько, сколько написано на газете. Сегодня наблюдал такую сцену: какой-то огромный, бородатый, похожий на циклопа швейцарец подходит к стеклянному киоску и... опускает в ящичек монетку. Только после этого берет газету.



* * *

Мы приехали в Берн. Лермонтов писал о моем любимом Тамбове: "Здесь есть три улицы кривые". В Берне большая улица фактически одна. Правда, улочка замечательная. Все светится, дышит, живет! А посмотришь вверх — горы, горы, горы! Течет горная речка — вода чистейшая. Рыбы полно.
А вот ловить запрещено. И — правильно.



* * *

Мой сокурсник Шарль, готовящийся стать священником (Шарль одновременно учится в Тулузской католической семинарии) сегодня рассказывал:
— Во Франции длительное время продолжалась энергичная дискуссия на тему «какого пола ангелы?»
Этот вопрос до сих пор остается открытым.



* * *

Наша сокурсница Валерия (швейцарка немецко-итальянского происхождения), разговаривая со своими друзьями-швейцарцами из Лугано (это Итальянский кантон) часто употребляет такие слова как "анкоре" (вместо "анкор") , "Шарля" (вместо "Шарль"), еко. Вот что такое еко — мы, русские студенты, до сих пор не понимаем. Спросили у Валерки (мы ее так называем между собой), она отвечает: "Я и сама не знаю..."



* * *

Данька Хошабо, студент ИСАА, тоже учащийся вместе с нами, рассказывал: «В ИСАА без блата никуда. Да, я поступил без блата. Сам. Долго готовился. Но меня все-равно "ущемили" в правах. Принудили изучать тот язык, который мне нравился меньше других — вьетнамский. А "блатным" достались японский, арабский и т.д. Кому сейчас нужен вьетнамский — неизвестно».
Кстати говоря, после Швейцарии Данька поступит в Сорбонну. Молодец!



* * *

По дороге из Берна у нас сломалась машина. Вызвали «гаражиста». Он приехал, но починить не смог. Уехал. Мы разозлились, пошли в ресторан, но там нас почему-то не обслужили.
Совок, да и только.
Пошли в магазинчик, купили жратвы на 60 франков, пошли в привокзальный буфет, стали есть. Вскоре нас выгнали. Потому что мы ничего не заказали. Мы попробовали заказать одну чашечку кофе на всех. Нас не поняли. Делать нечего — мы стали уплетать прямо возле входа. Очень, кстати, вкусно было. Йогурты, хлеб, сыр, печенье, чипсы.



* * *

Вместе с нами в общежитии живет католический священник pere Froste.
По вечерам он ведет с нами занятия. Мы изучаем библию.
Мне очень даже нравится. Интересно. После занятий читаем молитвы. В основном на русском языке. Я сегодня, кстати, подучил «Отче наш». Стыдно сказать — раньше знал не назубок.
Pere Froste очень добрый. Недавно дал нам видик. Чтобы мы смотрели различные религиозные фильмы.



* * *

По вечерам в нашем замечательном общежитии смотрим разные фильмушки. Недавно, например, смотрели «Сирано де Бержерак» с Депардье в главной роли. Фильм — для тех, кто понимает. Сюжет. Двое молодых людей любят одну девушку.
Один — красавчик. Другой — сущий Квазимодо (Депардье).
Депардье понимает, что его карта бита, что ему ничего не светит. Он помогает своему товарищу. Пишет за него письма их общей возлюбленной. Та — млеет. Назначает свидание красавчику. Он обнимает ее, целует. Восторг. И тут она произносит сакраментальную фразу:
— Говори!
Он:
— Еще поцелуй, еще один!
Она убегает.
Смешно, забавно, кстати, и поучительно. Женщина в самом деле любит ушами. Прежде всего.



* * *

Увы, нет ни магнитофона, ни проигрывателя. Нет музыки. Мне очень плохо.



* * *

Рядом с нашим домом растет удивительная яблонька. Яблоки — вкуснейшие. Но их никто не рвет (кроме русских, конечно).
А в продаже яблоки весьма дорогие. По три франка за килограмм.



РЕКОМЕНДАЦИЯ ПРИНЦА

...Ректор и преподаватель Университета, всезнающий профессор Патрик де Лобье устроил нам, группе русских студентов, весьма насыщенную программу — мы не только штудировали философию и аспекты социального христианского образования, не только денно и нощно под руководством бдительного отца Фроста изучали библию, но и посещали (иногда) светские рауты.
...На одном из таких раутов выступала молоденькая аспирантка из Сорбонны. Не помню точно, о чем был ее доклад. Но ужин потом состоялся хороший. С выпивкой. Я поддал. Захотелось, как водится, поговорить. Но с кем? Рядом со мной сидел весьма скромный, элегантный мужчина. Я как-то сразу проникся к нему симпатией. Его ненавязчивое достоинство очаровывало. Мы познакомились. Моего собеседника звали Кристиан. Разговорились. Я сказал, что учусь в Университете у Патрика де Лобье, но вообще-то приехал в Женеву из Москвы.
— А я — австро-венгерского происхождения. — сказал Кристиан.
— О, так Вы почти из нашего социалистического лагеря, можно сказать земляк! — обрадовался я.
— Ну, не совсем. — вежливо ответил Кристиан. — Но у Патрика де Лобье в Университете я скоро буду читать лекции по международному положению.
— Что ж, тогда скоро увидимся, — сказал я, — тут же протрезвев, сообразив, что несколько фамильярно разговаривал со своим будущим преподавателем.
Прошло недели две. И вот на одной лекции мы опять встретились. Уже как студент и преподаватель. После лекции наши заинтригованные девицы попросили Кристиана немножко рассказать о себе. Он и рассказал.
Оказалось, что Кристиан — внук последнего императора Австро-Венгрии. А фамилия у него — Габсбург!
Я, честно говоря, когда это услышал, чуть со стула от удивления не упал. С принцами я ранее не общался.
Судьба у Кристиана, да и у всех других представителей этой монаршей династии непростая.
Долгое время Габсбурги повсюду в Европе были персонами нон-грата. И только Бельгия дала им приют. Именно в Бельгии Кристиан получил образование, потом работал в США в банках...
Женат Кристиан на представительнице королевской семьи государства Люксембург (если не путаю).
Я спросил:
— Есть ли у Габсбургов родственные отношения с русской царской династией?
— К сожалению, нет. — ответил Кристиан. — Но это, я думаю, можно исправить.
Он улыбнулся.
Потом мы неоднократно общались с принцем. Он оказался необыкновенно скромным, я бы даже сказал простым человеком. Но при этом, конечно, всегда чувствовалось, что рядом с тобою человек с голубой кровью.
Узнав, что я работаю в России журналистом, Кристиан спросил меня:
— А Вы не хотели бы получить журналистское образование в Европе?
— Почему бы и нет! — нагловато ответил я.
— Хорошо. — сказал принц. — На нашу следующую встречу я постараюсь принести Вам адрес одной журналистской школы в Бельгии.
И Вы знаете, внук императора слово сдержал. Именно на следующую встречу он принес листочек с адресом и телефоном, и сказал, к кому я должен обратиться.
— Вы сможете отрекомендоваться от принца Люксембургского (так он сказал, если не путаю), это мой родственник. Мы с ним договорились. Вам во всем помогут.
Я, конечно, по глупости и лености никуда не позвонил, никуда не поехал. Но с тех пор знаю хорошо, что люди с голубой кровью (в отличие от нас, простых смертных) слов на ветер не бросают.
А листочек с телефоном и адресом, куда мне следовало обратиться, у меня хранится до сих пор. Берегу — принц писал!



* * *

Милые в ту пору были расклеены объявления в Женевском Университете. Например. «Организовывается хор русской народной песни. Руководитель — Таня Шухман.» Или — «Даю уроки русского языка. Ашот.»



* * *

Помню, поехали мы, русские студенты, в город Беллинцзона (Итальянского кантона Швейцарии) на встречу с тамошним архиепископом. Во время встречи с ним произошла любопытная история. Он попросил нас рассказать о себе. Ребята наши и начали. Образование все получили очень солидное — Институт стран Азии и Африки, филфак и философский факультеты МГУ.
Когда речь дошла до меня, мне стало немного не по себе. Ну что сказать патриарху? Что я закончил, в частности, отделение журналистики ВКШ при ЦК ВЛКСМ? Могут не понять. Но врать все-таки не стал. Сказал правду. И замер в ожидании реакции Его Святейшества. Архиепископ отреагировал очень для меня неожиданно:
— А Вы знаете, я тоже к Вере пришел не сразу, воспитывался в атеистической среде. Но мать мне всегда говорила: «Бог есть!»
Когда мы прощались, Его святейшество всем нам, студентам, подарил дорогие подарки и дал немного денег. Как потом выяснилось, мне он дал больше всех.



* * *

На занятия мы ездим то на автобусе (университетском), то на электричке. На электричке — десять минут езды. Билет — пять франков. Это где-то четыре доллара.



* * *

На поле (колхозном, что ли?) набрал сегодня целую сумку кукурузы. Хорошая кукуруза. Правда, немного жестковатая. Ее надо варить.



* * *

Мы, русские, на Западе осваиваемся молниеносно. А вот, если, скажем, нашего бедного Шарля отправить хотя бы на месячишко в Москву — он бы выжил навряд ли.
Сегодня он съел какие-то пирожные и — целый день жаловался на желудок. А пирожные здесь — будьте-нате, как говорит Юпп из Филадельфии.



* * *

Получили сегодня стипендию. Пошли в кафе, на замечательную набережную. Кафе — очень дорогое, хоть и расположено под открытым небом. Взяли по бутылке пива на брата. С носа по три семьдесят, то есть по тысяче, если в «деревянных». Сидели, трепались. Думали о нашей будущей жизни. Вокруг сновали бесконечные туристы. Мы, слава Богу, не туристы. Нам эти лишние снимочки на память не особенно нужны. Мы — студенты. Мы здесь живем. И учимся. Вот жалко только, что денег практически нет. Ибо на стипендию надо не только пивка попить, но и в Париж и в Москву позвонить, да и жратвы (извините) купить.
Не за горами, впрочем, и наше возвращение. Когда мы вернемся? Куда? Как нас встретят? Кому нужны мы? Уезжали из одной страны, возвратиться надо будет в другую. СССР, в самом деле, уже нет. Да и нас — прежних — нет тоже.
...Дети кормят чаек и уток, бьет, как всегда фонтан, мы сидим в кафе, пьем тягучее швейцарское пиво, и решаем извечные русские вопросы: что делать и как быть?



* * *

В Берне Шарль нас угостил горячими жареными каштанами — изумительное лакомство. Кстати говоря, много каштанов валяется в Женеве, в ботаническом саду. А напротив библиотеки университета растут cacis. Это хурма. Правда, она еще не созрела. Мы пробовали.



* * *

Странный у меня получился 1992 год. Почти полгода я провел за границей. В основном в Америке и Швейцарии. Да еще и в ближнем Зарубежье, как сейчас, изящно выражаются, — в Латвии.
Кстати говоря, Селини очень похоже на Дубулты. И — очень похожи поезда, идущие из Селини в Женеву, на поезда, следующие по маршруту — Дубулты — Рига. В общем, тот же комфорт и спокойствие, те же пейзажи из окна. Все очень чинно и красиво.



* * *

Учил молитвы.



* * *

Виделся с Маркишем, он обещал дать интервью. Русская библиотека (заведующий Жорж Нива) Женевского Университета в общем-то небогата. Однако книги собраны в ней очень редкие, интересные. Я впервые в этой библиотеке прочитал такие фолианты, как «Переписка Л. Брик и В. Маяковского, Э. Триоле и В. Маяковского», «Это я, Елена» Е. Щаповой, всю «Голубую лагуну» К. Кузьминского, И. Бродского, забавную книжку А. Мальгина о Р. Рождественском, «Ниоткуда с любовью» Димы Савицкого (он все-таки высококлассный писатель), много философских книжек.



* * *

Интересные в Швейцарии carte ouverte — своеобразные проездные билеты. Пользоваться ими можно по-разному. Например, прокомпостировал их в специальном аппарате и — в аппарате (они есть повсюду) на билетах автоматически выставляются время и дата. И ты в течение часа можешь ездить с этим билетом на любом виде городского транспорте (разумеется, кроме такси и поездов).
Что же касается контроля на транспорте, то он очень и очень строгий.



* * *

Встречались в Берне с представителем партии христианских демократов, депутатом парламента. Дело происходило в Совете Федерации, смотрели как их парламент работает. Без мордобоя, во всяком случае.
Потом нас посадили за круглый стол. Начали задавать вопросы. И депутаты старались, и журналисточка из «Трибюн де Женев». Я сказал, как всегда, какую-то бессмыслицу.
«Хотя я и состою в партии Христианских демократов, но политикой не интересуюсь».
Вместе с тем — это сущая правда. И так на меня похоже.



* * *

Каждый вечер мы собираемся, извините, в каминном зале. Пьем чаек, поем песни. Я не большой мастер играть на гитаре и петь, но так получилось, что кроме меня и швейцарки Валерии играть больше никто не умеет. Приходится нам за всех отдуваться. Смешно: Валерка просит, чтобы я учил ее играть. Но, по-моему, она играет на гитаре гораздо лучше меня.



* * *

Сегодня в русской библиотеке встретил одну русскую девушку. Разговорились с ней. Она из Москвы. Родители работают в ООН. Она в университете изучает французский язык. Зашел разговор об образовании. Девушку просветила меня относительно того — платное ли обучение в Швейцарии или бесплатное. Цены на обучение следующие. Швейцарцы платят только 50 франков в месяц, а все остальные 550.
Правда, есть еще одна группа людей, которая платит меньше — это дети сотрудников ООН. Они должны платить 200 (если не путаю) франков в месяц.
Я начал считать. Самое дешевое жилье в Женеве — комнатку — можно снять франков за 300. На питание уходит никак не менее 500 франков. Если еще платить за обучение — недешево получается. Да и сам процесс обучения очень сложен. Например, на медицинском факультете существует такая практика: если ты — на любом курсе университета! — не сдал хотя бы один экзамен, — ты вынужден начинать учебу с самого начала, то есть автоматически переходишь на первый курс.



* * *

Открылась выставка Брейгеля.



* * *

Гуляя по городу, набрел на галерею, где продавали работы Шагала, Кандинского и других замечательных мастеров — Пикассо, в частности. Видел также магазин, где продают русский антик, иконы.



* * *

По телеку показывали, как действует русская мафия в Польше. Наши создали не просто криминальную обстановку, создали вторую (теневую) экономику. Поляки в ужасе.



* * *

В альманахе «Часть речи» (его нью-йоркец Гриша Поляк издает) читал интересные воспоминания г-жи Чулковой, которая десять лет прожила с Ходасевичем. Перед отъездом на Запад Владислав Фелецианович эту женщину бросил. Боже мой, как все-таки опасно женщинам иметь дело с поэтами. «Не верь, не верь поэту, дева. Его своим ты не зови. И пуще праведного гнева страшись поэтовой любви.» Кажется, так писал Тютчев.



* * *

Мы жили в замке. Вечерами
Когда горел наш камелек,
Стихами «О прекрасной Даме»
Я ублажал друзей, как мог.



* * *

Сочинил собственную молитву. Рискну ее воспроизвести.

О, Господи, спаси и сохрани
Ребенка моего Анастасию,
О, Господи, спаси и сохрани
Моих родителей и брата,
О, Господи, спаси и сохрани
Жену мою былую Натали,
О, Господи, спаси и сохрани
Мою возлюбленную Веру,
О, Господи, спаси и сохрани
Племянника веселого Витюшку.
И всех других людей мне дорогих.
И отведи от них напасти.
Пошли их лучше мне. Аминь.



ПИСЬМО В НЬЮ-ЙОРК

V.

Может быть, ты стоишь сейчас возле окна своей нью-йоркской студии и смотришь вглубь мрачного безотрадного двора. Может быть, ты сейчас слушаешь японскую музыку, н а ш у музыку. Может быть, ты думаешь о своей личной жизни, о том, как это важно — не умирать душой. А если и умирать, то воскресать непременно. И, может быть, ты даже думаешь обо мне. Хотя кто я такой? И кто я тебе? Я — странный человек, непонятно зачем разъезжающий по миру, нигде не задерживаясь надолго. И, если сказать по сути, то разве не я — бомж-международник? Я — человек, не понимающий сам себя... И все-таки, может быть ты думаешь обо мне. Хотя бы потому, что я думаю о тебе всегда. Сижу ли на семинаре или мудрой лекции (как меня еще не выгнали), стою ли на земле (а не лежу в земле), сплю ли… Вот поэтому я и говорю: — Может быть, все же...



* * *

Сегодня 17 ноября 1992 года.
Макс, наш экстравагантный и авантюрный студент, бывший российский бизнесмен, сегодня решил приобрести за тысячу франков БМВ. Но в русской Миссии его отговорили. Вообще, о миссии нужно рассказать особо. Это, конечно, «совок» в чистом виде. Огромные здания, немеренные земли. И — жизнь весьма необычная. Даже цены в Миссии совсем другие, нежели в городе. Например, в городе сигареты («Мальборо», например) стоят три пятьдесят, а в Миссии франк тридцать.
Или — медицинское обслуживание. Бесплатное! И терапевты, и гинекологи, и — самое удивительное! — дантисты! Все здорово. Но вот лица, с позволения сказать, у всех наших какие-то одинаковые. Круглые, сытые, довольные. Все-таки мы, «совки», неистребимы.



* * *

Как же лечат в русской Миссии? Да, так же, как и везде в Союзе. Пришел я на прием к нашему дантисту, осмотрел он мои зубки и говорит... Догадались — что? Правильно — удалить. А вообще на Западе зубы удаляют только в самых экстренных случаях. В самом деле, невыгодно же — удалишь, а что лечить будешь? Нет прибыли, а это не по-западному. Бывал я на приемах и у западных врачей, правда, не дантистов. У дерматолога. И знаете, очень удивился.
В очереди ждал долго, даже очень долго. Да, со мной шутили все время. Говорили то по-английски, то по-французски. Но, в общем, ничего особенного. Тоже никакого особенного обслуживания.



* * *

Вчера возникла ссора с Лешкой Козыревым, он тоже наш студент, а вообще-то работает преподавателем философии в МГУ. Конфликт вышел из-за того, что те деньги, которые нам Патрик (ректор) выдал на всех — просто, чтобы мы купили себе все, что угодно, Лешка потратил на жратву. Но не только свои деньги, но и все наши. Сегодня будем выяснять с ним отношения.



* * *

Ходили на рю де Берн, это совсем рядом с вокзалом. Это район проституток. Удивительно, но факт, совсем не видно хорошеньких девочек. Хотя они разных цветов. И белые, и желтые, и черные. Тут же маленькие порно-магазинчики, продают кассеты, журналы и т.д. Да, разврат, конечно. Но справедливости ради заметим, что школ, детских садиков рядом и в помине нет. Это район для взрослых. И все в общем-то чинно. Кстати говоря, проституция в Швейцарии разрешена. А, например, в Берне не запрещено даже и наркотики употреблять.



* * *

Нашей сокурснице и по-совместительству шоферу Валерке сегодня прислали на почтовый адрес штраф. За превышение скорости на машине. Никаких постовых там нет. Все срабатывает автоматически. Фантастика! Обмануть невидимую электронную полицию практически невозможно.



* * *

Выступали сегодня с Данькой перед студентами Женевского университета.
У студентов немало иллюзий относительного социалистического строя.
Вопрос:
— Но разве это плохо — все общее, в том числе и собственность, дружественность людей?
Мы пожимали плечами. И отвечали:
— Наверное, мы этого просто переели...
Патрик де Лобье не унимался:
— Но что же хорошего в западном обществе? За все надо платить. К зубному пойдешь — отдашь огромное количество денег.
Мы отвечали:
— Да, но у вас хоть вылечат зубы. А у нас искалечат. Правда, бесплатно.
Хотя заметим, справедливости ради, цены на медицинское обслуживание в Швейцарии просто запредельные. Макс однажды пошел на прием к врачу — почувствовал недомогание — с него только за прием взяли сто франков.



* * *

Приезжал из Парижа Жюль, наш общий приятель. Поделился интересными наблюдениями. По его словам, в Женеве все раза в четыре дороже, чем в Париже, а вот аппаратура (видики-шмидики) почему-то намного дешевле.



* * *

Все-таки горы во французском кантоне очень красивые. Вообще, горные места.
А фонтан на озере, увы, закрылся. Теперь будет работать только в феврале.



* * *

Ездили на семинар в Ренар, это самое сердце Швейцарии, ее германская часть. В это время решался вопрос — быть Швейцарии в единой Европе или не быть. Я разговорился с некоторыми местными жителями. Говорили по-немецки (который я знаю очень плохо), но все-таки я понял, что далеко не все швейцарцы за объединение. И даже — наоборот. Одна женщина мне сказала:
— Это все происки Брюсселя. А мы не хотим, не хотим...



* * *

Каждую пятницу по французскому каналу показывают различные игровые фильмы, в том числе и порнографические. Я не ханжа. Не прочь такие фильмы посмотреть. Но как же они однообразны.
Кстати говоря, недавно я прочитал замечательное высказывание Абрама Терца (кажется):
— Если бы стать скопцом, как много можно успеть...



* * *

Много интересного происходит в столовой. Все другие студенты (с других отделений) говорят в основном по-английски, у них и обучение идет по-английски, мы говорим по-французски и по-русски.
А на протестантском отделении учится один болгарин. Я как-то обратился к нему за какой-то безделицей.
Он:
— Не понимаю по-русски, говори только по-английски.
Пришлось говорить по-английски. Мне кажется, что со стороны болгарина это снобизм.
Как-то уж больно быстро он русский подзабыл, который в школе учил десять лет.
Вот если турки опять пойдут войной, все они быстро русский язык вспомнят. Сразу память получше станет.



* * *

Кардинал Чегерей, один из сподвижников Папы Иоанна Павла Второго, пригласил нас на рождественские каникулы в Рим. Поедем, наверное.



* * *

Домой не звонил уже полтора месяца. Что там происходит — неизвестно. Если неприятности — чем я могу помочь? Если все в порядке — то и слава Богу. Мрачное ощущение — родину я увижу не скоро, если вообще увижу. За что? Что у меня за судьба такая — все время куда-то ехать...



* * *

Сегодня 16 ноября 1992 года.
Получили пропуска в русскую Миссию. Мы стали допущены к определенной кормушке.
Один из крупных чиновников Миссии, когда нам вручили эти замечательные «корочки», хитровато так улыбнулся и спросил:
— Так на кого вы, ребятушки, учитесь?
— На богословов, теологов.
— Ну а с Русской православной Церковью общаетесь? С Церковью московского патриархата?
— Конечно, мы — практиканты этого Храма.
— Хорошо. Это н а ш а Церковь.
Печально все-таки: есть Церковь наша, есть ненаша.
На пропуске, кстати, написано:
Постпредство СССР в Женеве.



* * *

Все-таки знание иностранных языков — весьма полезная вещь. Летом в Берне пройдет большая международная конференция по литературе... Сорок человек Патрику нужно пригласить из России. Он нам сегодня сказал:
— Найти кого-либо очень трудно. Мало кто имеет отношение к литературе и вместе с тем знает французский язык. А вас я знаю. Я думаю, вы и поедете...



* * *

Ходили на Плен Пале. Здесь торгуют подержанными вещами. Всем, чем попало. Это типа нашего Птичьего рынка или блошиного рынка в Париже или фли маркета в Америке.
Мне здесь нравится. Чуть ли не каждую среду я сюда прихожу. А работает Плен Пале именно по средам.
Есть здесь не только столы, где продают аудио и видео технику, монеты и значки, журналы и одежду, есть чисто «русские» столы. Тут продают вещи из России. Погоны и шинели, значки и медали, матрешки и водку... Очень много вещей. Но к нашим я никогда не подхожу. От них так зловеще и угрожающе пахнет Родиной. Почему-то очень страшно.



* * *

Замечательная в Женеве русская православная церковь Московского Патриархата. Здесь я чувствую себя воистину как дома.
Обстановка очень душевная. Проявляется это во всем. Например, по воскресеньям отец Георгий и его жена Таня всегда после службы устраивают посиделки за чаем. Таня всем уделяет внимание, заботится обо всех. И отец Георгий тоже. Общаясь с такими людьми, невозможно не быть христианином. Когда приеду в Москву, обязательно буду ходить в Церковь.
Но всегда буду помнить, что приобщение к Церкви началось с него, отца Георгия. И знаете, по большому счету мне все-равно, что пишут о святых отцах некоторые наши журналисты.
Сейчас модно заявлять, что все наши священнослужители, работающие за границей, — сотрудники спецслужб. Я в это не верю. Я знаю, что отец Георгий помог мне обрести веру. А все остальное — не важно.
Пусть говорят и пишут, что хотят.
Кстати говоря, и в моей журналистской деятельности отец Георгий принял самое активное участие. Он познакомил меня с большим количеством различных интересных людей, с которыми я делал интервью.
Спасибо!



* * *

Я подружился в Селини с замечательным кубинским священником Даниелем Ортегой. Он вместе с женой живет в Швейцарии уже семь лет. Правда, по-французски говорит неважно, с очень сильным испанским акцентом, но мы понимаем друг друга.
Как-то возвращались вместе с ним из Женевы в Селини (случайно встретились на вокзале). Сели в поезд, разговорились. Я решил поделиться с Даниелем:
— Ты знаешь, Даниель, мне вдруг стало страшно возвращаться, может быть, т а м вновь придут к власти военные. И что же тогда? Я никогда больше не уеду за границу?
Даниель меня грустно обнял. И признался:
— Мне тоже иногда страшновато.
Все-таки много у нас, братьев по соцлагерю, общего. В Селини мы сели в машину Даниеля (он ее обычно возле железнодорожной станции оставляет), почему-то запели испанские песни. Вообще, мне очень нравятся латиноамериканцы.



* * *

Уехал. И баста. И точка.
И скоро забуду про всех.
Но дочка, прекрасная дочка
Оставлена. Тягостный грех.



* * *

25 ноября 1992 года.
Ходил на прием к врачу. Дело в том, что у меня на члене соскочила огромная ужастенная бородавка. Доктор оказался, естественно, евреем. И — очень милым, разговорчивым человеком.
— Я к вам по рекомендации доктора из русской Миссии, — начал я. — Он мне рекомендовал Вас как лучшего доктора в Же... (Договорить я не успел, доктор меня подправил) ... в мире!
— Да-да, конечно, в мире.
Я начал нервно объяснять, что у меня болит.
— Это не страшно! — успокоил доктор.
Затем я разделся, лег на кушеточку. И в течение д в у х минут бородавка моя была удалена. Доктор улыбнулся, легонько хлопнул меня по члену и сказал:
— Ну вот, как новый теперь.
— Спасибо. Это вещь все-таки необходимая.
Теперь о ценах. Когда я пришел на прием к врачу, я тут же заплатил медсестре залог. Сто франков. Это где-то восемьдесят «баксов», то есть сорок-сорок пять тысяч рублей. Это только за то, что меня приняли.
А сам счет пришлют потом на почтовый адрес. Но это уже меня мало волнует, потому что у меня есть медицинская страховка. Если нет — лучше в Швейцарии не болеть.



* * *

Приезжали в гости Валеркины друзья — тичины, это жители кантона Tession, швейцарцы итальянского происхождения.
Приехали, зашли в каминный зал, попили чайку, расчехлили гитары — запели. У всех свои песенники, поют дружно, зычно. Спиртного — ни грамма. Попели — стали играть в какие-то дикие, шумные игры. После помолились и уехали. Все. Разговоров было крайне мало.
Пока это все происходило, мы тихонько болтали с женевской художницей Федрой, она мне дала свой номер телефона. И спрашивала, какая сейчас ситуация в России.
Что я мог ей ответить? К тому времени я плохо уже ориентировался в том, что происходит на Родине. Ведь жизнь меняется даже не каждый месяц, а просто каждый день. Об этом я и сказал Федре.



* * *

Ездили в какой-то маленький французский городок, в женский монастырь. Познакомились с восхитительными монашками, которые наперебой стали нам рассказывать, как они молятся за всех нас, за Россию. Патрик решил нам сделать подарки, раздал нам по восемьдесят франков и сказал, чтобы мы купили себе подарков на эту сумму в монастырском магазине. Но только мы вошли в магазин, как услышали дикие, непотребные крики на французском языке. На Патрика кричал В. Несколько слов об этом человеке. Он — сотрудник консульства, то есть дипломат. И одноклассник Макса. Прибился к нам, везде с нами ездит. Выглядит он тоже любопытно. Пухленький, рыхленький молодой человек. На работе он занимается тем, что выдает визы, ставит печать. Чиновник самого низшего ранга, все его имеют, как хотят. Видимо, из-за этого В. иногда «взрывается», отводит душу на тех, кто от него хоть как-то зависит. А Патрик от него, наверное, все-таки зависит. Хотя на самом деле, конечно, нет — не поставит В. печать, поставит кто-то другой, но тем не менее...
В магазине В. произнес следующую тираду:
— Господин де Лобье, демарш получился исключительно скучным. И я не понимаю, почему все молчат?
Мы чуть в обморок от страху не упали. А В. продолжал:
— Как я могу добраться назад в Женеву?
— Я вас приглашаю в свою машину, — грустно, но вежливо отвечал Патрик.
— Нет, нет, нет! — кричал В.
Тут подошел один французский священник, он тоже с нами участвовал в этом демарше и спросил В.:
— Как дела? Какие у тебя проблемы?
Ваня не заставил себя долго ждать:
— Почему вы мне тыкаете? (А священник, надо сказать, имеет право говорить «ты» любому христианину, это нормально. — Е.С.). Мы на брудершафт с Вами не пили. У нас в России так не принято.
Бедный священник так и не нашелся, что ответить.
Мы с Данькой потом подошли к Патрику и извинились за нашего товарища.
Патрик сказал:
— Ничего страшного. К тому же я и завишу от него, ведь это он дает мне визы...
Вот такой милый В. Без него Женева определенно потеряла бы девяносто процентов своего колорита.



* * *

Идет лекция по философии. Читает, как всегда Мюрель. Манера у него весьма своеобразная — он постоянно нас переспрашивает: «Вы понимаете? Вы понимаете?» Мы, конечно, как умные, киваем головами. Но сами не понимаем, если честно, ни хрена.



* * *

На вечерних занятиях с пером Фростом по библии почему-то возник странный вопрос: грешна ли матерь Божья?
Мне кажется, еще месяцок — и мы окончательно одуреем от науки...



* * *

Опять лекция. Д. положил часы на стол. Это значит, он уже устал слушать. И точно. Д. пишет в своей тетради — старый х. затрахал.
Показывает мне. Я согласен. Улыбаюсь.



* * *

Каждый день у нас в замке какие-то гости. Сегодня приезжали студенты Женевского университета, интересующиеся Россией.
Не так давно они посетили Москву, жили в Институте молодежи. Больше всего им понравился именно этот Институт; бассейн, корты, столовая, общежитие.
Я объяснил глупеньким женевцам, что этот Институт совсем непростой — это бывшая Высшая Комсомольская Школа при ЦК ВЛКСМ.
Каюсь, я эту Школу окончил. А в Институте молодежи преподавал аж три года.
Ребята моей тираде весьма удивились.
Потом с одним пацаном играли в шахматы. Обыграл я его. Потом все почему-то начали хаить «некультурную» Америку.
Я возражал.
И как раз в этот момент мне позвонила V. из Нью-Йорка.



* * *

Все поехали во Фрибург — я отказался. Слишком много красоты. Я ее уже не вполне воспринимаю.



* * *

Зубрю английский язык. Каждый божий день. Болтаю с гречанкой Анной, Данькой, Валеркой. Потихоньку начинает получаться.



* * *

Читал конспекты по философии. Забавно — Мюрель говорит всегда одно и тоже. Только разными словами.



* * *

Ходил на свою любимую Плен Пале. Все-таки это замечательное место. Видел печатные машинки по тридцать франков. Можно было бы и купить, кабы не ехать в Штаты. А V. меня пригласила.



* * *

В городе вовсю начались приготовления к Новому году. Все светится, горит, везде объявления о скидках, распродажах. Девчонки сообщили, что видели женские курточки по сто двадцать франков. Обычно такие курточки стоят четыреста двадцать.
Девицы начали делать покупки. Женька купила кожаную куртку за сто франков, Настя — за пятьдесят. Хорошие вещи. Но мне они совершенно не нужны. А подарок V. я уже купил.



* * *

За те несколько месяцев, что я живу в Швейцарии, я кое-что успел сделать. Подучил языки — французский и английский. Приобщился к Церкви.
Сделал кое-какие интервью.
Подлечил зубы, удалил бородавку.
Приобрел новых товарищей.
Не приобрел врагов.
Поел от души.
Сэкономил деньги.
Стал лучше играть на гитаре.
Объездил всю Швейцарию.
Приобрел много новых знаний по богословию и философии.
Побывал во Франции.



* * *

Скоро надо ехать в Америку, к V. Экономлю деньги. Сегодня опять шел пешком из Селини в Женеву.
Это как никак двадцать километров. Прошел без особого труда, но только, увы, как всегда, натер ногу. Заработал при этом пять франков. Купил карт-оранж на месяц. Это очень выгодная штука. И очень нужная. С ней даже в аэропорт можно добраться.
Весь день думал о V., о своей жизни. Почему-то было нелегко на душе.



* * *

На рю де Берн зашел в порно-магазин. Ничего нового в своей греховности человек изобрести не может. Да и мы это все уже проходили, скучновато. Рядом с порно-магазином стояла немыслимо-красивая девушка. Неужели она тоже проститутка?



* * *

На улицах — праздничные гулянья. Люди бегут кроссы (коллективные), звучит музыка, на Плен Пале вообще какой-то карнавал. Плен Пале — это мое любимое место в городе.



* * *

Макс купил роскошнейшую БМВ. Заплатил сто франков. Плюс шестьдесят франков стоит страховка. За бензин надо заплатить франков двести. Но это, в общем, недорого. Машина отличная. Танк! Размером — намного больше нашей «Волги».
Данька тоже хочет купить БМВ.
Молодцы ребята!



* * *

Опять ходил к доктору Симону. Он мне назначил профилактический прием в пять вечера, но принял только в шесть.
Я ждал, нервничал.
Пришел доктор, начал говорить почему-то по-английски.
— Ужасный день...
— Да-да, ужасный.
— Слишком много посетителей.
— Но это неплохо. Ничего ужасного в этом нет.
— Да, спасибо, дела идут неплохо.
Потом успокоил меня. Заверил, что рака у меня нет. А бородавки на члене, мол, дело житейское.
Был очень любезен. Хохотал, шутил (уже почему-то по-французски). Проводил меня аж до самых дверей. Помог надеть мне мою видавшую виды, бедненькую курточку.



* * *

Будущие пастыри сегодня всю ночь гуляли. Танцы, питие и т.д. Бразилец хотел трахнуть голландку. Та визжала, как резанная. Не давала, но и с вечеринки не уходила. Угомонились только под утро. Я так и не спал всю ночь.



* * *

Проспал завтрак. Обидно.



* * *

Странно: здесь совсем немного людей, которые мне симпатичны. Но одного друга я здесь приобрел точно. Я имею в виду Даньку Хошабо.



* * *

Приезжал бывший сокурсник Шарль. Напились. Шарль сказал, что мой билет в Нью-Йорк стоит до смешного недорого. Убедил меня в этом.



* * *

Я начал окончательно терять ориентир, где я и что я? Домой я не звонил и не писал ни разу. Связи — никакой. Мне звонят из Нью-Йорка, Парижа... Из Москвы — нет.
Впрочем, никто и не знает моего телефона. Вот так я и стал безродным космополитом.




Страницы дневника: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25