|
Обзор журнала «Литкультпривет!», № 5, 2922
Евгений Степанов разнообразен: притча в стихах и боль, облеченная в строки, равно производят впечатление. Вот явная притча:
Последнее дело — ругаться соседям.
В маразм (что крепчает) не надо бы впасть.
А если живешь по соседству с медведем,
То лучше ему не заглядывать в пасть.
...Мы в гости друг к другу теперь не поедем.
Кровавые слезы. Безумье. Напасть.
Она заставляет задуматься о многом.
А вот открытая душевная боль, рана:
Такую страшную потерю,
Утрату — не могу принять.
Я в это до сих пор не верю.
Нет, нет и нет — твержу опять.
И напролет какие сутки
Я разговор веду с тобой,
Хоть боль гудит в моем рассудке
Иерихонскою трубой.
…Эти стихи дают возможность сострадать, сопоставляя их с собственным, читательским опытом потерь, когда из сущности твоей будто вырвана большая часть и живешь со звенящей пустотой вместо сердца.
…Потом пойдут нежнейшие, колыбельную напоминающие строчки, гармоничные, ясные, нежные:
Всюду ямы, кочки.
Стало жить трудней.
Я живу для дочки
Маленькой моей.
Нянчу малыша я,
Радость обретя.
Вроде дочь большая, —
Все равно дитя.
…Ироническая поэтическая манера Николая Ерёмина перевита гирляндами метафизики, так тонко и своеобычно-туго скручивает поэт гнезда своих стихов, что световые вспышки (когда смеха, когда размышления) становятся логичны.
Как хорошо на Белом свете жить!
Надеяться на слово и на чудо…
Покуда Ариадны длится нить
И Минотавра не видать покуда…
И в небе Вифлеемская звезда
Зовет, и ты идешь — туда, туда…
Стихи счастливого человека?
Возможно, но грусть, оттеняющая многие строки поэта, позволяет видеть реальность с разных ракурсов.
Высокою мерой приятия жизни просвечены стихи Сергея Прохорова, чья ясность зиждется на мысли, позволившей прикоснуться к оной мере:
И приходит заря,
И уходит в закат.
Все на свете не зря,
Даже наверняка,
Как в бумаге печать,
Как исток у реки
И любовь, и печаль,
И друзья, и враги.
Жить! — властный призыв поэта, несмотря ни на что (возраст ли, беды), жизнь, данная единственный раз, искупает все с лихвою:
И приходит заря,
И уходит в закат.
Все на свете не зря,
Даже наверняка,
Как в бумаге печать,
Как исток у реки
И любовь, и печаль,
И друзья, и враги.
Ирина Отческая передает нежное и простое ощущение чуда, и оно, сахарное, вспыхивает в сознание малиновым огнем:
Скажи, какое чудо из шкатулки —
Я открываю, и она поет.
И вижу, как в заснеженном проулке
Зима от снега ножки отряхнет…
Прелестна одушевленная девочка-зима; блистающая синевато…
Интересно мешая кармическое с басенными переливами («Кармическая сага»), бытовое и бытийное, как в стихотворении «Платье», поэтесса выстраивает собственные лесенки — и хочется думать, что ведут они к вершинам башни, с которой лучше виден свет.
Особенность поэтов, представленных пятым номером журнала «Литкультпривет!», — световое естество, богато пропущенное сквозь стихи, чтобы освещали мир.
Александр БАЛТИН
|