— Алексей, каково русскому поэту в Нью-Йорке? Есть ли возможность реализоваться, печататься, выступать на вечерах?
— Приехав в страну, я не знал ни одного русского поэта, писателя. Вначале активно писал, в основном — прозу. В 97-м вторая жена во время развода, когда выезжала из квартиры, прихватила с собой все мои рукописи и экземпляры первой книги. Наступила депрессия, длившаяся несколько лет, во время которой я практически ничего не писал. Вывел меня из нее Серёжка Шабалин, с которым случайно познакомился за стойкой бара. Начал опять много писать, выступать на литературных вечерах в разных компаниях — с Уриным, Шабалиным, Гандельсманом, Санчуком, Бальминой, Грицманом, Кузьминским и т. д. В 2002-м на выступления приходило около сотни человек, но ситуация по неясным для меня причинам резко изменилась, и интерес диаспоры к поэзии пропал.
Последние пару лет предпочитаю выступать и печататься в США исключительно по-английски. Причина проста — спрос публики. Русскоязычная аудитория предпочитает бардов и евтушенок. Я им не нужен. А если и читаю публике по-русски, то в зале 20-30 человек — ничто — в 5 раз меньше англоязычной аудитории, покупающей билеты. Мне это уже неважно. Русская поэзия здесь нужна единицам — переводчикам.

— Говорят о «Гудзонской школе поэзии»… Что ты об этом думаешь?
— Маленькие бродские. Понятие «Гудзонская школа» — самодурственный бред Волкова. Обо всем этом я написал в романе «На Полке», который боятся издать, мол — посягнул на святое...

— Каких нью-йоркских поэтов ты бы отметил?
— Халиф, Шабалин, Санчук, Бальмина, Очеретянский из Нью-Джерси.

— Кто твои учителя в поэзии? Любимые авторы?
— Я перемолотил немалое количество книг. Везде выискиваю лучшее, но не подражаю, как мне кажется. Перечитываю Кортасара, Корсо, Томаса, Буковски, Уинанса, Слуцкого, Есенина, Шершеневича, Кедрова, Урина, Ерёменко и многих других. В восторге от прозы Мариенгофа.

— Дай дефиницию поэзии.
— Воздух. Свобода. Страсть. Сила.

— В чем отличие поэзии от прозы?
— Ты же сам писал: поэзию нельзя пересказать прозой. Добавить мне к этому нечего.

— Ты создал книжную серию современной поэзии. Расскажи о ней поподробнее.
— Последнее время эта серия ушла в русло переводов. Тебя напечатал, Бальмину, Богатырева, Очеретянского, еще с десяток книг. По-русски издавать в США бессмысленно. Двуязычно — еще куда ни шло. Интеллигенцией здесь практически не пахнет. А вонь от колбасной иммиграции достает до Новой Зеландии, в почете — Кунин, Акунин, Донцова и Дашкова. Мое издательство слилось с Cross-Cultural Communications, которому 37 лет; вместе двуязычные книги и издаем. Это событие, случившееся 4 года назад, сильно повлияло на круг моего общения, исключив из него практически всех русскоязычных поэтов США. Я познакомился и подружился с Алдо Тамбеллини, Джорджем Уолласом, Стенли Барканом, Халом Сировцем, А. Д. Уинансом и многими другими поэтами-лауреатами. Американская поэзия вобрала в себя элементы всех мировых школ — от Японии, Индии и России до французского сюрреализма. Рифмовка забыта напрочь (да и как рифмовать, когда словари рифм изданы? Получится лишь цитирование словарей!). И слава богу. Но есть внутренняя рифма, силлабическая, она и прекрасна! И мне близка. К сожалению, поэтические сборники в Штатах выходят малыми тиражами — от ста до тысячи экземпляров. Но всегда можно сделать допечатку! Книги из распроданных тиражей по 10 — 15 долларов перепродаются затем на Амазон.ком по 35 — 200 долларов, и народ покупает!

— Выходит ли сейчас «Членский журнал», который ты создал в 2004 году?
— В сети. Печатную продукцию русские не покупают.

— Что ты думаешь о литпроцессе в метрополии?
— Процесс — ничто. Все решают единицы. Вспомни Айги!

— Планы?
— Выжить. И не сойти с ума.