С Аришкой, загадочной красавицей из Питера, мы познакомились на сайте dating.ru. Она сама мне написала.
…В первый же день, как только девушка приехала ко мне в гости из северной столицы, она вычистила до ослепительной белизны мою не самую, прямо скажем, чистую ванну, перемыла все чашки и ложки. При этом она постоянно приговаривала таинственные фразы:
— Маленький хочет купаться в беленькой ванночке, маленький хочет пить из чистеньких чашечек. Жоня (это она меня почему-то стала так называть) должен радовать маленького. Не сорить, не мусорить.
Я не возражал.
Приехала девушка на выходные, а осталась надолго.
По ночам Аришка тоже удивляла меня своей милой оригинальностью. Почему-то как только я засыпал, она толкала меня в бок своим изящным, спору нет, коленом и властно требовала:
— Жоня должен почесать маленькому спинку, а также сделать массажик.
Этому я сопротивлялся, спинку чесать не хотел, массаж делать (тогда!) не умел. Аришку это не устраивало. Она хмурила брови:
— Подлый Жоня устраивает бунтик на кораблике. Маленький бросит Жоню.
В итоге я, трусливый и запуганный подкаблучник, чесал спинку и делал массажик.
Иногда по ночам Аришка учила меня и вовсе каким-то немыслимым вещам, которым я никак не мог обучиться.
— Милый, милый Жоня, — говорила Аришка, — зажмурь глазоньки, сейчас твой маленький черепашонок, ленивый такой черепашонок, научит тебя делать хрю-хрю.
— Какие такие хрю-хрю? — испуганно спрашивал Жоня, то есть я.
— Жоня глупый. Не понимает, — отчитывала меня Аришка, — хрю-хрю — значит хрюкать.
И Аришка демонстрировала, что значит делать хрю-хрю. Получалось по-своему очаровательно.
Рано утром я уходил на работу, рассказывал о нашей семейной жизни секретарше Полине. Она смеялась. Я тоже. Мне было хорошо. И радостно. Потому что впервые за три последних года я жил не один и не был одинок.
Когда я возвращался домой с работы, Арина кормила меня сытным ужином, потом мы уходили в театр или на концерт, либо оставались дома. Жили мы тогда на Тверской-Ямской улице, в квартире гостиничного типа, среди других неординарных и вовсе небогатых — как правило, сильно пьющих! — личностей. Квартира хоть и в центре, но крошечная — всего 19 квадратных метров. Богатые в таких не живут.
Как-то раз к нам стали стучаться. Аришка спросила наигранным детским голосочком:
— А кте тям?
— Милиция!
— Мамоськи и папоськи дема нет, а откливать они мне не лязлесяют.
Менты отвалили.
Аришкин лексикон меня изумлял, как и весь ее образ жизни. Аришка слова творила. Я уважал ее, как Хлебникова.
Ну чего стоит, например, "ушляндия"! Или такие словосочетания, как "свободные уши" (то есть человек, который охотно слушает собеседника), "зацепились языками" (разговорились)! А фраза "куй железный пока горячий" поражала меня как филолога своей глубинной полисемантичностью.
Возможно, конечно, что все эти перлы придумала не сама Аришка. Но, во всяком случае, аккумулировала она в себе нестандартные, яркие вербальные образы несравненно.
При этом надо заметить, что никакого образования она не получила, на работу никогда регулярно не ходила, занималась (кроме того, что сдавала квартиру, доставшуюся ей по наследству от дедушки военного) мелкой спекуляцией...
Красота Аришки меня пугала. Длинноногая, кареглазая, молодая (ей тогда было двадцать восемь лет). Светлые волосы до плеч.
Я боялся, что она от меня уйдет, и я лишусь не только приятной спутницы жизни, но и милой носительницы русского новояза, за которой я иногда записывал всевозможные слова и выражения. Корыстный меркантильный интерес (интерес литератора) подогревал мои любовные чувства. Я не считал и не считаю, что это плохо. Мне представляется, что в основе любой поэзии (если широко!) лежит проза. А прагматичные союзы наиболее прочны.
Потом неугомонной Аришке жить в Москве надоело. Она где-то купила приглашения в Штаты. И мы оказались в Нью-Йорке. Я стал, как проклятый, писать статейки в эмигрантское "Новое русское слово", платили мне тогда, в середине девяностых, 30-50 долларов за статью. Аришка работала уборщицей, мыла полы в богатых домах. Мы начали вживаться в американскую жизнь, связи с Россией особенно не поддерживали.
Но однажды нам из "Раши" позвонили.
— Аришка, Женька, приветики, это Светик, — защебетала наша общая питерская знакомая, работавшая в городе на Неве парикмахершей. — Я получила приглашение в Штаты. И, как ни странно, мне визу дали. Я уже и билет приобрела. Встречайте! Я у вас поживу... Прилетаю в четверг, в аэропорт Кеннеди, в 12.00 по нью-йоркскому времени, рейс 1518.
Мы напряглись. Что значит — поживу? Почему именно у нас? Как долго? Но Светка уже положила трубку.
Встретили мы в аэропорту Светку, пухленькую, сисястую молодку. Привезли в нашу однобедренную квартирку. Выдали подруге надувной матрац, стали думать — куда бы ее пристроить? Но прав у Светки на работу, конечно, не было, ничего толком делать она не умела. А парикмахеров в проклятом Нью-Йорке — как собак нерезаных.
Стали мы ей кавалеров искать. Я сначала всех своих знакомцев, писателей-евреев, в гости пригласил. По очереди, разумеется. Двух-трех невзрачненьких ребят Светка с Аришкой сразу отвергли. А вот один из последующих произвел весьма яркое впечатление.
— Джозеф, — представился жених, — я еврей, ортодоксальный, на счету у меня триста тысяч долларов США. Годовой доход — сто пятьдесят тысяч долларов США. Работаю программером в крупной компании, в свободное время сочиняю стихи. Я имею кооперативную квартиру из трех комнат в Квинсе стоимостью семьдесят тысяч долларов США и дом из шести комнат на южном побережье стоимостью четыреста тысяч долларов США. В Союзе меня звали Иосиф. Здесь я все изменил. Даже имя. "Рашу" вспоминаю с ужасом. В Америке я уже двадцать пять лет. Справка о том, что не болею венерическими болезнями и СПИДом, у меня с собой. Теперь вы, кажется, знаете обо мне все. А вы кто? Расскажите о себе!
При этом он посмотрел почему-то на Аришку.
Аришка смутилась. И сказала, что она моя герл-френд, а невеста у нас — Светка.
Пока Светка что-то мычала невразумительное о себе, мы с Аришкой старательно подливали им чаек в чашечки и подкладывали в блюдца русские дороженные шоколадные конфеты, заблаговременно купленные на Брайтоне.
На следующий день Джозеф и Светка сходили в ресторан. А еще через день она к нему переехала.
Мы вздохнули.
Однако ровно через недельку Джозеф привез Светку с вещами назад. И прорычал:
— Юджин, вы меня обманули. Вы сказали, что ваша знакомая — порядочная девушка, но она же выпивает, да-да, выпивает, и здорово! Короче, она жрет, как лошадь...
Светка рыдала:
— Я что, вещь, я вещь? Чтобы меня так перевозить с места на место!
Гадкий Джозеф оставался неумолим.
Мы опять стали жить втроем.
Вскорости я догадался, как избавиться от Светки. Я деликатно подсунул девушке мое любимое "Новое русское слово", где всегда в изобилии печатались брачные объявления.
Мы позвонили по некоторым указанным телефонам.
К нам опять стали ходить женихи. Один даже было согласился взять Светку к себе. Но вскоре опять нарисовался Джозеф и... сделал (о, таинственная еврейская душа!) Светке официальное предложение. Ее руки он попросил у... меня.
Светка и Джозеф уехали через полгода в штат Висконсин. Джозеф получил там более высокооплачиваемое место. А через два года он умер. Все его деньги и недвижимость, разумеется, перешли к Светке. И она сделала нам с Аришкой хороший подарок — две тысячи долларов. Мы долго думали, как их потратить и придумали. Мы купили билеты домой. Домой, в Россию.