что же было тогда воровали
истребляли своих
негодяи учили морали
и марали святых

наилучшие были убиты
и убиты слова
сквозь бетонные серые плиты
пела песни трава

пела песни трава точно пьеха
и хихикала хитро ха-ха
уходила в декретный эпоха
несвободы свободы греха

ce-a fost atunci au dinamitat
pe ai noştri i-au nimicit
potlogarii moralitatea au predicat
şi sfinţii i-au muruit

după ce pe cei buni câţi ar fi
i-au ucis au nimicit cuvintele
printre bucăţi de beton gri
îngânau cântece ierbile

cânta volbura abia-abia
se modifica epoca păcatului
urâtă viermănoasă rea
înnemuită putregaiului

на пороге — не ведая — сны — на пороге
на пароме — туда (до луны?) — на пароме
бормотанье — шаман — чахлый сын сибирячки
очень быстро — алтын (или меньше?) в заначке
мертвецы в записной тонкой-тоненькой книжке
ни юрашки ни тани — ни дна ни покрышки
а с собою не взять ни рубля ни деркама
непонятно — и видимо в сторону храма

pe prag — necunoscând — vise — pe prag
pe pod plutitor — încolo (pân-la lună?) — pe pod
bălmăjeală — şaman — slăbănog fiu de siberiană nătângă
foarte repede — aur (sau mai puţin) în insignă
morţi cu o subţire-subţirea cărţulie în care citeam
nici a lui iuraşka nici a tanei — nici fund nici coperemânt
iar cu sine să nu iai nicio rublă niciun dirham
neînţeles — şi probabil într-o parte de locaşul sfânt.

Тверская.
Ночь.
Фонарь.
Кафе.
Прозрачный ливень.
Сборник Блока.
Мое окно.
Я подшофе.
Так хорошо —
Так одиноко.
Себя на собственном суде
Сужу —
Нет горше приговора.
Я — мастер мести.
Но — себе.
Как некогда сказал Соснора.

Tverskaia.
Noapte.
Felinar.
Cafenea.*
Ploaie transparentă.
Cartea lui Blok.
Fereastra mea.
Eu — uşor grizat.
E-atât de bine —
Atât de-nsingurat.
La propria-mi judecată —
Mă judec pe mine —
Sentinţă mai aspră
Nu a existat cândva.
Eu — maiestru-al răzbunării.**
Pe sine.
Precum a spus cândva Sosnora.

феодалы живут кучеряво
а рабам как всегда нелегко
крепостное извечное право
не изменится здесь ничего

И — тесно папироске в пачке.
И — тесно костерочку в печке.
И — тесно в конуре собачке.
И — тесно бабкам на крылечке.
И — тесно мне в квадрате неба,
В прямоугольнике державы.
Но — плакать, плакаться нелепо.
Всем — тесно, всем, о Боже правый...

feodalii trăiesc bucălat
robilor ca totdeauna nu li-i uşor
eterna lege a iobăgiei
nu modifică nimic în destinul lor

Deci — strâmt i-i ţigăretei în pachet.
Deci — strâmtorat e vreascul în cuptor.
Deci — strâmt i-i câinelui în adăpost proclet.
Muierelor — li-i strâmt colo-n pridvor.
Şi — strâmt îmi e-n pătratul cerului,
Sunt în dreptunghiul ţării strâmtorat.
Dar — să se plângă dat i-i prostului.
Tuturor li-i strâmt, o, Doamne-adevărat...

А горестливый мим
Со смехом не прощался.
Смеялись все над ним,
Над всеми он смеялся.

А горестливый мим
Играл и не ленился.
И превратился в миф.
И миф не испарился.

...Iar amărâtul mim
La râs nu renunţa.
Cei mulţi râdeau de el,
Iar el de toţi hohotea.

Iar amărâtul mim
Juca, nu lenevea.
Un mim ce-ajuns-a mit.
Mit ce va rezista.

Доча. Галактика. Слово.
Бог. Лера Майн. Медсанбат.
Дача. Тверская. Кусково.
Маменька. Папенька. Брат.
Эмма Сергеевна. Ната.
Саша. Татьяна. Мари.
Горы случайного злата.
Бедность — хоть ляг и умри.
Пушкин. Верлен. Баратынский.
Моцарт. Рахманинов. Бах.
Панина. Козин. Вертинский.
Пенье висконсинских птах.
Поль Мориа. Марриконе.
Визбор. Матвеева. Ким.
Водка. Массандра. Джин-тоник.
Сочи. Сицилия. Крым.
Зона. Страна уркаганов.
Прага. Женева. Париж.
Бунин. Волошин. Иванов.
Мною убитый малыш.
Ганди. Чижевский. Вернадский.
Федоров. Фрейд. Соловьев.
Лосский. Доктрины Блаватской.
Бехтерев. Лев Гумилев.
Сельская школа. Больница.
Боль вперемешку с тоской.
Город Рассказово. Ницца.
Брайтон. Манхэттен. Стокгольм.
Баев. Поздняев. Кузьминский.
Бек. Бирюков. Марущак.
Дружбы заряд исполинский.
Странных размолвок напряг.
Боб. Петер Павлович. Брайан.
Рауль. Мориска. Жан-Жак.
Нравы стамбульских окраин,
Русских, швейцарских общаг.
Горьких грехов отголосок.
Путь избавленья от них.
Беглый, пунктирный набросок
Жизней моих кочевых.

Fiica. Galactica. Verbul.
Dumnezeu. Lera Main. Spital militar.
Vila. Tverskaia. Kuskovo.
Mămica. Tăticul. Frate primar.
Emma Sergheevna. Nata.
Saşa. Tatiana. Mari.
Munţi de aur accidental.
Sărăcie — nimic, chiar de-ai muri.
Puşkin. Verlaine. Baratânski.
Mozart. Rahmaninov. Bach.
Panina. Kozin. Vertinski.
Cânt de păsări la Voiskunski, ah.
Paul Mauriat. Morricone.
Vizbor. Kim. Matveeva.
Vodcă. Massandra. Gin tonic.
Soci. Sicilia. Crimeea.
Lagăr. Ţara infractorilor.
Praga. Geneva. Paris.
Bunin. Voloşin. Ivanov.
Copilul de mine ucis.
Ghandi. Cijevski. Vernadski.
Fiodorov. Freud. Soloviov.
Losski. Doctrina Blavadskaia.
Bahterev. Lev Gumiliov.
Şcoală rurală. Bolniţa.
Durere-n melanj cu nesomn.
Oraşul Rasskazovo. Nice.
Brayton. Manhattan. Stockholm.
Baev. Pozdneaev. Kuzminski.
Bek. Biriukov. Maruşceak.
Al prieteniei încărcătură dură.
Al despărţirilor spulberat cheag.
Bob. Peter Pavlovici. Brayan.
Raul. Moriska. Jean-Jacques — teme.
Năravurile Stambulului,
Ruşilor, căminelor elveţiene.
Ecourile amarelor păcate.
Calea de a te salva de ele.
Fugitivă, sumară schiţă a toate
Nomadelor vieţi ale mele.

Печка на даче, кровать, стихи Георгия Иванова...

И — попросить у Бога отсрочки…

Уходит в монастырь путанка,
Выходят на панель весталки.
Въезжает грипп кошмарным танком
Во все клетушки коммуналки.

Ждем доктора, как ждут Мессию,
Ждем порошков, как семь хлебов.
...Я был повсюду. Но Россию
Сравнить ни с чем я не готов.

Sobă la vilă, pat, versurile lui Gheorghi Ivanov...

Şi — gând de a-l ruga pe Domnul să mă mai suporte...

Prostituata se duce la mănăstire,
Vestale ies sub roşii felinare de scrum.
Gripa intră ca tancul — nenorocire
În cuştile apartamentului comun.

Aşteptăm doctorul ca pe Mesia
Şi mixturile ca pe şapte pâini, odată.
...Eu am cutreierat lumea. Însă Rusia
Cu nimic nu poate fi asemănată.

Кто программист?
Сама Природа.

Вот рядом
Ева
И Адам.

Программа сохраненья рода —
Сильнейшая из всех программ.

Одни
В малюсенькой квартире.
Вдвоем.
Нага.
И он раздет.

Что есть таинственнее в мире?
Спроси — и я не дам ответ.

Cine-i programatorul?
Însăşi Natura.

I-ată-i alături pe
Eva
Şi Adam.

Programul de păstrare a stirpei — Din toate —
fantastic program.

De unul singur
În micuţul apartament.
În doi.
Goală.
Şi el despuiat.

Ce ar fi mai tainic pe lume?
Întreabă — nu-ţi voi răspunde anume.

Выдумка, тщеславие, мура.
Призрачная, зряшная победа.
Глупая отвага комара,
Севшего на щеку людоеда.

Боже мой, о чем я, да о ком?
Словеса твердеют в укоризне.
Подступает к горлу влажный ком.
Я не о своей ли часом жизни?

Născociri, orgolii, zodia fleacului.
Victorie-nălucă-n voia vântului.
Prostescul curaj al ţânţarului
Fixat pe mutra canibalului.

Dar, Doamne, cine iscă de vorbă prilej?
Cuvintele încremenesc în dojană.
Nod umed, sec mi se ridică în gâtlej.
Au nu despre mine-ar fi vorba orfană?

Не льстился на елей — любой.
Не верил ничьему злословью.
Я был распят — самим собой.
Своим грехом. Своей любовью.
Своею песенкой смешной.
Своим нездешним пульсом адским.
Своей славянскою душой.
Своим прищуром азиатским.

Brazii, oricare, nu i-am linguşit.
Nimănui nu i-am crezut vorba rea.
De mine însumi am fost răstignit
De propriul păcat. De dragostea mea.
De al propriului câtecel hazliu ton.
De propriu-mi puls infernal, însingurat.
De propiul meu suflet slavon,
De mijirea ochilor mei de croi asiat.

Я тебя обуздал, городок, как индеец — мустанга.
Лбом теперь прошибаю твои оборзевшие стены.
Стала рожа моя схожа с башнею танка:
Нос — как будто ствол дула, уши — точно антенны.

Все отныне умею, все отныне имею.
И препоны иные превратить в пыль спешу.
Но смешу воспарившую в высь Доротею.
Да и сам себя тоже порою смешу.

этнос болезненней логоса
но все же держится этнос
эрос расчетливей сороса
хитрый но правильный эрос

Te-am înfrânat, orăşelule, cum indianul un mustang.
Sparg cu fruntea zidurile tale impertinente.
Mutra mea a prins a semăna cu turela unui tanc:
Nasul — ca ţeava, urechile — antene atente.

De aici încolo orice mi-i în putere, am de toate.
Şi grăbesc să sfarm piedici mari, mărunte, mulţime.
Însă o fac să râdă pe Doroteea cea din înălţime.
Ba chiar şi pe mine mă pot face să râd de mine.

etos mai dureros ca orice logos
dar totuşi rezistă ereditarul etos
eros mai calculat ca soros
vicleanul dar decentul eros

Не ведая правды Еккле-
сиаста, я мыкался в бездне
иллюзий — торчал на игле
любовной — сладчайшей! — болезни.

Я выжил. Отныне из жил
моих можно делать канаты
для ринга. И все-таки жаль
утраты

иллюзий, иглы... Этот мир
теперь не сияет, как раньше.
Он полон иронии, точно Сапгир,
и скуп, как заморские транши.

Pe când nu cunoşteam adevărul Ecle-
ziastului, rătăceam în bezna
iluziilor — în seringă ca-n ţeapa
iubirii — delicioase! — boleşniţa.

Am supravieţuit. Deja din venele mele
pot fi împletite frânghii
pentru ring. Şi totuşi regret
pierderile

iluziilor, seringii... Astă lume
nu mai străluceşte ca până acum un an —
ea e plină de ironie aidoma lui Sapghir*
şi zgârcită ca tranşele de peste ocean.

На ринге под-со-знания
Боксеры в стойку встали —
                Законы выживания
                И правила морали.
Кто победит? Пророчества
Любые стоят мало.
                И все ж смотреть не хочется
                В себя — душа устала.

In ringul sub-con-ştientului
Boxerii în poziţii cruciale —
                Legile supravieţuirii
                Şi reglementări morale.
Cine va învinge? Orice prorociri
Nu costă mai nimic; orice ghicit.
                Şi totuşi nu vreau să mai privesc
                În sine — sufletul a obosit.