В аэропорту меня встретила Лера. Белокурая, голубоглазая, длинноногая…
Мы сели в автобус и поехали к ней домой.
Я гладил ее по руке и не верил, что я уже рядом с ней и на другом континенте.

Нью-Йорк в очередной раз поражал меня буйством красок — желтый цвет перемешивался с красным, зеленый с голубым…
Я понимал: Нью-Йорк — это город-колор, город-акселерат, город-Гулливер, город-запах.
Когда мы вышли из автобуса в Манхэттене, мегаполис ворвался в мои ноздри запахом разнообразных терпких яств. Сразу же захотелось есть. Но есть мы стали не сразу.

В маленькой, но замечательно уютной лериной студии мы почему-то сразу легли на полу…

Лера занимала в банке не последнюю должность, в ее подчинении было двадцать человек. Она анализировала ситуацию на финансовом рынке, искала небольшие, но перспективные банки с целью их поглощения.
Она уходила на работу в 7 утра, а приходила в 7 вечера. Иногда она забегала домой на ланч, снимала с меня одежду и, весело улыбаясь, говорила:
— Quickly, quickly!
Мы занимались быстрым сексом, потом я кормил ее пожаренной мной картошкой с ветчиной, заказанным чау-фаном, нарезанными ананасами и поил чаем с русскими конфетами, которые покупал на Брайтоне.
Вечерами мы гуляли по городу (часто заходили в Центральный парк), сидели в ресторанчиках или в НьюЙоркской публичной библиотеке…
И, конечно...................................................................................
.......................................................................................................
.......................................................................................................
.......................................................................................................
В интимной жизни Лера была неутомима и неожиданна. То, что она делала, было для меня внове.
Она — божественная и совершенная — говорила:
— Используй меня, как вещь. Ты почему-то робеешь. Запомни: женщина — это всего лишь инструмент для получения удовольствия.

Мне было многое непонятно. Я считал, что мы с Лерой тратим уйму времени вхолостую…
У меня еще много лет назад сложилось убеждение, что семья — это не только чувственная любовь, это, прежде всего, производственные отношения. Секс — производство детей.
Впрочем, Лере об этом я не говорил.

Сказать, что жить с Лерой, американкой до мозга костей, было непросто — значит, ничего не сказать. Это было очень непросто. Собственно говоря, даже вступить с ней в отношения мне удалось по воле слепой и неразборчивой фортуны. Во-первых, в Штатах за женщинами принято ухаживать. Случайные связи практически исключены. Прежде чем начать совместное проживание, парень оказывает знаки внимания девушке не менее полугода. Приглашает в рестораны, дарит подарочки и т.д. Только спустя несколько месяцев предлагает своей избраннице стать его герл-френд. Если девушка соглашается, молодые люди приносят друг другу справки о состоянии здоровья, в частности, о том, нет ли у них СПИДа.
Только после этого начинается совместное проживание. Говорю сейчас, конечно, о коренных американцах, а не о родной брайтонской публике.

Наш случай с Лерой был исключением из правил. И, может быть, поэтому она комплексовала, иногда закатывала мне истерики… Мы ссорились из-за пустяков... Но мудрая постель нас примиряла.

Смотрел телек и удивлялся. Я ни разу не видел по американскому ТВ обнаженной женщины. Ни одной. Правда, иногда мы заказывали с Лерой по кабельному нью-йоркскому ТВ шестьдесят второй канал и смотрели эротические фильмы.

Днем я спал, ходил по магазинам. В супермаркетах покупал самые разнообразные продукты — все хотелось попробовать. Как-то раз купил дешевеньких мармеладок — тут же их выбросил. Сплошная химия. В Америке, как нигде, срабатывает русская поговорка: дорого да мило, дешево да гнило.

В уикенд ходили в Сохо. Вечер, небоскребы, рекламные огни города, легкий туман, за окном дождь, мы сидели с Лерой в китайском ресторанчике и разговаривали о смысле жизни. Боже мой, что еще (кроме здоровья и денег) нужно для счастья?

В ресторане мне многое было в диковинку. Официант принес меню буквально через секунду. Лера обстоятельно его изучила. Официант стоял в сторонке и ждал, пока мы что-то выберем. Заказали салаты, мясо с семечками, чау-фан, какие-то еще немыслимые блюда, вина не брали — зачем пить, когда вполне можно опьянеть без алкоголя. Через минуту (не позднее!) стол был накрыт. Еды столько, сколько я не ел, наверное, за всю свою предыдущую жизнь. Ели, разговаривали. А еды все не уменьшалось. Что делать? Желудок был полон. Но и оставлять пищу не хотелось. Зачем добро выбрасывать? Я начал ерзать на стуле. Лера каким-то шестым чувством поняла в чем причина моего советского беспокойства и сказала:
«Нет проблем!» Подозвала официанта и попросила его завернуть оставшиеся продукты с собой. И он, послушный, как бандерлог, все это сделал. Завернул продукты в маленькие изящные бумажные коробочки, положил их в фирменные целлофановые пакетики. Отдал нам. Чудеса! И пища эта, надо сказать, нам потом очень пригодилась.

Утром гулял по городу. Прихватило по малой нужде. Туалетов нет. Все красоты Нью-Йорка мне тут же разонравились. Обежал полгорода. Нет туалетов. И кустиков никаких нет. Совершенно не зная, что делать — не писать же, в конце концов, на 42-ой стрит, рискнул зайти в какую-то роскошною гостиницу. Поговорил со швейцаром. Он сказал, что сделает для меня исключение. Вот это был кайф...

Мое любимое место в Нью-Йорке — Центральный парк. Полюбил его сразу, как только там оказался. А сколько о нем в годы застоя было написано разных гадостей. Мол, и убивают там каждую секунду, и развратничают... Злачное место, да и только. Парк же на самом деле совершенно волшебный. Вокруг манхэттенские каменные джунгли — бетон, стекло, ни клочка почвы — а тут и земля, и озерцо, и лошади, и даже лошадиный навоз, прямо, как у нас в Кубиково. Все такое живое, родное.

Однажды мы с Лерой сильно поссорились, и я ушел на улицу. Я был один на всем белом свете и не знал что делать. Сидел на полу на вокзале (рядом со мной играли кантри-песни бродячие музыканты), потом стал шляться по злачным местам 42-ой улицы, где находятся многочисленные порно-шопы.

По-моему, люди в разных городах мира похожи на свои порно-шопы. Например, в Женеве подобные заведения, как местные жители, несколько флегматичны, холодноваты. Журналы (они на витринах) завернуты в полиэтилен, так просто не поглазеешь — сначала нужно купить. На прилавках — только обложки от порнофильмов, сами кассеты у продавца — это чтобы воровства поменьше было, зал для гомосексуальных видеолент скромненько находится в самом углу магазина.
В Париже (особливо на Пляс Пигаль или на Сен-Дени) порно-шопы весьма раскованные, изысканные, там можно купить такие приспособления для секса, которые описать даже не рискну.
Нью-Йоркские порно-магазины самые демократичные. Держат их в основном индусы. Магазинов много. Все эти лавки — светящиеся яркими неоновыми огнями — прилегают друг к другу. Продают в этих магазинах всякую эротическо-порнографическую периодику, литературу — от скромненьких (в плане полиграфии) газетенок и книжонок до толстенных журналов и каталогов.
Журналы продаются как новые, так и подержанные. Подержанные (цветные, довольно объемные) можно купить даже за два бакса. Новые стоят дороже. Пять, десять, пятнадцать долларов. В целлофан они не завернуты — смотри, выбирай по своему вкусу.
В любом порно-шопе изобилие фильмов. На любой лад. Для гетеросексуалов, гомосексуалистов, толстых и тонких, молодых и старых, для тех, кто любит сцены насилия, зоофилию… Цены кассет колеблются от пятерки до сотни. В зависимости от того, сколько времени идет фильм, от качества пленки и т.д. Гомосексуальные фильмы стоят гораздо дороже, чем «простые». Примерно — двадцать четыре, двадцать пять долларов и выше. Гетеросексуальные можно купить совсем за бесценок. За двенадцать долларов, например, дают три штуки. В любом нью-йоркском секс-шопе огромный выбор мужских и женских искусственных (каучуковых, пластмассовых...) гениталий. Любопытно: чем меньше мужской член, тем он дороже. Огромные же можно купить относительно дешево. За четыре-пять-шесть долларов. Есть и более дорогие. Цена секс-кукол значительно выше. Пятнадцать-пятьдесят-сто десять...
Практически в каждом секс-шопе есть смотровые кабинки, где за двадцать пять центов можно посмотреть минутный фильм. Понравилось — бросай еще двадцать пять центов, фильм продлится.
В основном в магазинах толпились одинокие мужчины, но я видел немало и семейных (в том числе, пожилых) пар. Было интересно наблюдать, как они обстоятельно, с толком выбирали тот или иной фильм, советовались друг с другом и с продавцом.

Я вышел из порно-лавки и, мрачный, пошел на вокзал. Навстречу мне шла Лера.
Она сказала:
— Пошли домой.

На улице мы целовались, разговаривали на самые разные темы.
Она предложила:
— Давай поклянемся, что никогда не бросим друг друга. И создадим масонскую ложу. Для двоих. А кто предаст — тому смерть.
Я согласился.
Мы поцеловали друг друга в губы. До крови.

По дороге мы купили утку с мастер-соус, а дома заказали по телефону чау-фан, ананасы и бутылку смирновской водки.
Выпили. Я стал читать Лере свои стихи, которые сложились в моей голове за двадцать минут, пока мы шли домой.

Она обняла меня, заплакала и сказала:
— Это ты не уходи. Я без тебя не смогу.

Иногда к Лере приезжал из Филадельфии ее муж (бывший, не бывший?) Семен.
Лера не хотела меня ему показывать и отправляла либо на Брайтон, к моему приятелю Кузьменкову, либо к нашему общему другу переводчику Мише Синявину.
Через два-три дня я возвращался. Лишних вопросов Лере не задавал.

Дома у Миши Синявина болтали на разные темы. Миша почему-то начал рассуждать о супружеской неверности…
— Адюльтер в Америке — это ЧП, небывалая редкость. Даже если муж проводит отпуск один, без жены, это может вызвать толки на работе, а, следовательно, отразиться на его карьере. А уж если мужчина изменил жене, это может привести к разводу, серьезным неприятностям по службе. Знаю множество тому примеров.
Я никак это не мог прокомментировать.

Жизнь продолжалась. Я отнес несколько статей в газету «Новая Россия». Их напечатали. Я стал автором этого издания. За статью мне платили пятьдесят долларов.
Иногда я выступал на квартирах своих знакомых, где читал стихи и рассказывал разные байки из жизни советских (российских) «звезд» эстрады. За вечер я зарабатывал 100-150 долларов.
Все деньги отдавал Лере.

В Москву, на работу, я написал письмо на имя главного редактора. В очередной раз попросил меня не увольнять и дать творческий отпуск. Добрый Малышкин почему-то не возражал.

Мы прожили вместе с Лерой в Нью-Йорке полгода. Мои обязанности были простые — любить Леру, писать статьи, жарить картошку… По магазинам мы ходили по очереди. Я любил ходить в Чайна-таун, где на доллар тогда, в начале девяностых, давали по пять апельсинов, где на пятнадцать «баксов» можно было роскошно пообедать вдвоем, где редкий прохожий мог ответить что-либо по-английски.

Однажды, возвращаясь домой из Чайна-таун, я увидел знакомое лицо...
— Я не могу в это поверить! — закричал Игорь по-английски. — Женя, неужели это ты?
Мы обнялись. Это был мой кубиковский приятель Игорь Чубатов, наверное, единственный иудей города.
Как выяснилось, Игорь жил в Штатах уже пять лет, работал в ХИАСе. Он был с девушкой, американкой еврейского разлива.
Он пригласил меня к себе на работу, в гости. Я пришел. Чубатов в ХИАСе работал мелким клерком, фотографировал вновь прибывших семитов из разных стран мира, составлял на них картотеку. Он казался очень довольным жизнью.
— Денежек я за это время скопил довольно много! — признался он мне. — Выбор в свое время сделал правильный. Нью-Йорк — мой город!
— А откуда прибывают к вам, в ХИАС, евреи? — полюбопытствовал я.
— Да отовсюду! — улыбнулся Игорь. — Есть даже из Африки. Представляешь, черные евреи.
— Это как?
— Дело в том, что они — иудаисты, религия у них наша. Следовательно, и считаются евреями.
— А знаешь, — продолжил Игорь, — какие фамилии у нас, евреев, самые распространенные?
— Какие?
— Рабинович и Иванов! Полно евреев носит русские фамилии.
Так что в случае чего и тебя по старой дружбе поддержим!
Я поблагодарил за доверие, но от услуг своего кубиковско-нью-йоркского приятеля отказался.

Вечером, когда Игорь освободился, пошли с ним в бар. Разговорились с официантом. Игорь начал свою еврейскую пропаганду:
— Евреи — главная сила Штатов. Все здесь в наших руках.
Официант (как выяснилось, итальянец) возразил:
— Нет, самые главные — это мы, итальянцы. А евреи — это сок*. Просто сок.

Как-то раз мы еще раз поссорились с Лерой. Она убиралась в квартире и выбросила все мои газеты и рукописи. Я обиделся. Опять ушел из дома. И — уже не вернулся. Переночевал у переводчика Миши Синявина и купил билет в Москву. Вере написал письмо. Сказал, что уезжаю на неопределенный срок.

Приехал в аэропорт заранее. Миша меня подвез. Если бы добирался на «тачке», то выложил бы не менее тридцати-сорока долларов.
Аэропорт. Фирма «Альфа». Скромненькое, серенькое помещеньице. Тут же увидел родные советские лица. Сразу и познакомился со многими.
Разговорился с Ваником, армянином 54 лет. Он не был на родине (он из Казахстана) семь месяцев, жил в основном в Лос-Анджелесе, играл в рулетку в ЛасВегасе, выиграл в общей сложности четыре тысячи «баксов», вообще оставил в Америке около семи.
— Не понравилось мне здесь, — пожаловался мне Ваник, — люди недружные. Да, в Калифорнии много армян, но они совсем не такие, как у нас в Союзе (Ваник, по-моему, и не слышал, что СССР больше нет).
— Я жил не у знакомых, в гостинице. — Продолжил рассказ Ваник. — В гости никто особенно не приглашал. Представляешь! Ну, ничего, деньжонки-то у меня были. Часики продал, колечко золотое (я мысленно представил, какого размера было «колечко» у Ваника, памятуя о том, что золото в Штатах стоит сущие гроши, дешевле, чем в «Совке». — Е.С.) Да и с бабами — напряг. У них здесь секс только в браке.
Тут как раз и женщины в аэропорту стали появляться. Наши женщины.
— Ну, ты посмотри, как русские бабы ходят, это же само изящество. — Не унимался Ваник. — Хочу, хочу на Родину.
— Да-да, — поддержал разговор Эдик, мужчина, одетый, как самый натуральный советский бомж, — умеют наши подать себя. С ними и пообщаться не грех. А эти американки так одеваются безвкусно, что на них без слез не взглянешь...
56-летний Эдик оказался баптистом из Костромы. Получил статус беженца как представитель религиозного меньшинства. Пробыл в Штатах в общей сложности 11 месяцев. Полгода получал пособие, потом платить перестали — живи и спасайся, как хочешь. Остался Эдик никому не нужным. До пенсии (американской, разумеется) еще шесть лет, на работу не берут, хотя, вроде, и есть право трудиться. Слишком стар. Жил Эдик сначала в подвале у знакомых баптистов, потом оказался в ночлежке. В шелторе Эдику совсем не понравилось.
— Обитают там в основном негры, всю ночь болтают, не поспишь. А права качать нельзя — это же не Россия. Изнасиловать могут запросто. Правда, в ночлежке всегда дают чистенькое бельишко, есть телевизор, душ, его обязательно надо принимать, ну и покормят. Днем оставаться нельзя, но когда очень холодно, то можно уйти попозже, а не рано утром.
Не прижился Эдик и в ночлежке. Выбросила его жизнь на улицу. Питался с помойки.
Рассказал:
— Еды выбрасывают огромное количество, в каждой лавчонке есть бак для отходов, я там находил очень хорошие продукты.
Пока мы трепались с Эдуардом, к нам подошла толстая и пожилая тетка-украинка. Привезла на тележке пять-шесть чемоданов, да и ручной клади — несколько громадных сумок. Я как бывалый путешественник проинформировал:
— Можно провозить только сто паундов, то есть сорок шесть килограммов, по двадцать три — в каждом чемодане. А всего чемоданов должно быть два.
Тетка:
— Так ведь у меня одни только вещи, пусть смотрят, я ничего такого не везу, ни порнухи, ни оружия...
Стало понятно, что случай тяжелый, объяснить ничего не удастся. Начали думать, как помочь пожилой и запасливой экс-землячке провезти все ее вещи в заграничную и вольную Украину. Часть вещей с одним пассажиром пристроили, часть — с другим, постепенно все рассовали, проводили и хозяйку. Она нас очень благодарила. Сопровождающий ее американец — тоже. Общались они очень странно. Тетка ему по-русски, тот ей — по-английски. В общем, не понимали они друг друга абсолютно. Но все-таки как-то договаривались. Тетка прожила в Штатах два месяца — ездила на похороны сестры. Могла бы и насовсем остаться — из Америки, надо заметить, никого не депортируют, страна в этом смысле уникальная.
Вообще, я должен сделать очередную нравоучительную ремарку — чтобы понять, как наши живут в Штатах, не надо читать сочинения каких-то мудреных публицистов типа Кондрашова или Никитинского, ни тем более мои сочинения, нужно лишь освежить в памяти рассказ «Без языка», написанный аж в 1895-ом году, более ста лет назад великим бытописателем В. Короленко. Изменилось с тех пор очень мало. Разве что курс рубля по отношению к доллару. Тогда за один «зеленый» давали лишь два целковых. Приведу цитату из этого рассказа, одну, не более. «...Какая там у них, люди говорят, свобода? — А! Рвут друг другу горла, — вот и свобода... А впрочем... и у нас это делают как не надо лучше. Поэтому я, признаться, не могу понять, зачем это иным простакам хочется, чтобы их ободрали непременно в Америке, а не дома...»
Сели в самолет. Мы оказались рядом с Эдиком. Потом к нам подошел незнакомый пожилой человек лет семидесяти. Сел с нами, тут же достал из кейса какие-то бумаги, ноутбук, стал работать. Я пытался заснуть, но не мог. Познакомились с этим человеком.
— Володя, — он представился очень скромно. Разговорились.
Оказалось, что это крупнейший российский импресарио Владимир Хлоркин. Во время войны «Володя» был летчиком, потом всю в жизнь — в искусстве, трудился директором театров, мюзик-холла, в последнее время возглавляет собственную фирму. Мы весело и непринужденно потрепались о том, о сем. Он показал мне свои документы по концертной деятельности. Некоторые цифирьки привлекли мое внимание. Только один проект требует вложений в размере полутора миллионов долларов! А фирма у «Володи» — частная. Платит он сам. И вот даже с такими деньжищами живет этот человек в России.
— Почему же, Владимир? — задал я сакраментальный вопрос.
— А вы знаете, товарищ Степнов, — ухмыльнулся крутой импресарио. — Я здесь всем НУЖЕН! Кому-то необходимо помочь с билетами, кому-то нужно достать лекарства!.. А на Западе — что? Есть деньги — все будет. У нас же бесконечные сложности, а я люблю их преодолевать!
Тут, кстати, к нам подошел менеджер Филиппа Киркорова (он вместе со «звездой» эстрады тоже летел этим рейсом).
— Володенька, — попросил менеджер, — помогите с русскими кокошниками, нам позарез нужно!
«Володенька» полез в записную книжку.