Шел палиндромический 1991 год. Год-знак, год-веха, год-оборотень, год-дог. Перестройка делала семимильные шаги по расслоению общества, злобно накидываясь на людей, точно гигантская собака Баскервиллей. У большинства не хватало денег на еду, единицы наживали миллионы долларов. Многие мои отчаявшиеся знакомые уходили в бизнес, начиная делать то, чего не делали никогда. У некоторых получалось. У большинства — нет. Я занимался тем, чем не заниматься не мог. Мне исполнилось 27 лет. Перестроиться мне было трудно, и я оставался литератором, редактором. Очень тяжело сразу пойти в другую сторону. Наше поколение учили одному — альтруизму, братству, служению людям, утопическим, но великим коммунистическим идеям, а вышло, что шли мы не туда. Появился новый идол — Мамона. Служить ему я не хотел. Как прежде, писал статьи и рассказы, работал в милой газете «Семейный очаг». Денег не хватало даже на самое необходимое. Конфликты с женой учащались. Мы все больше времени проводили друг без друга. Жена с дочкой уезжали в свой родной город Кубиково, в Тамбовскую губернию. Однако, несмотря на все наши конфликты, мы договорились с женой не разводиться.

В газете я занимался под чутким руководством Миши Позднякова публикациями забытых литературных имен, делал интервью с деятелями культуры, в том числе с зарубежными. Так я познакомился с французским писателем Морисом Машино, автором многих социографических книг. Очень быстро мы подружились. Морис попросил прислать ему приглашение в Москву, где он собирался обосноваться на полгода, я в свою очередь намекнул ему о приглашении в Париж.
Просьбы друг друга мы выполнили.