Просыпайся, лохматый звереныш – собачья порода,
Сучье семя, как нынче сказал бы горбун Квазимодо.
Просыпайся, герой Мандельштама – щенок волкодава:
Пахнет нашатырем азиатская улочка справа,
А налево, насколько хватает безумного взгляда, –
Нереальная даже во сне территория местного ада.
Здесь недавно прошли, огрызаясь, тамбовские волки,
Оставляя следы меж февральских сугробов из хлорки.
Возвращаться из рая – плохая примета, когда ты
Наизусть помнишь все имена, адреса или даты.
На границе веков, государств, алфавитов, религий
Нас встречает, чтоб перевести через ад,
                                                         полупьяный Вергилий.
Просыпайся: в Москве отсырел гексоген, словно порох,
Начинается гребанный век – мне немного за сорок.
Просыпайся, мой маленький зверь,
                                                           а то все проворонишь:
И Манежную площадь в дыму, и в тумане – Воронеж.
Просыпайся, грызи эту жизнь молодыми зубами,
Я поставил осиновый крест на любимом тобой
Мандельштаме.

Осторо… осторожнее,
Не пролей впопыхах
Из пустого в порожнее:
Эти – ох, эти – ах!
Всеми русскими гласными
Обжигая гортань,
Жизнь уходит оргазмами
Прямо в Тмутаракань.
Никакого события
С точки зрения Ра:
Ну, любовь, ну, соитие –
Ломовая игра.
Привкус щавеля конского
На бесстыжих губах.
В переводе с эстонского
Только – ох, только – ах!
Так предсмертными стонами,
Что уже не сберечь,
По осенней Эстонии
Разливается речь.

елки московские
послевоенные
волки тамбовские
обыкновенные
то ли турусами
то ли колесами
вместе с тарусами
за папиросами
герцеговинами
нет не мессиями
просто маринами
с анастасиями
серые здания
вырваны клочьями
воспоминания
всхлипами волчьими
вместо сусанина
новые лабухи
церковь сусальная
возле елабуги
птичьими криками
облако низкое
кладбище дикое
общероссийское
сгинули в босхе и
в заросли сорные
волки тамбовские
волки позорные

мне приснилась моя первая учительница
лидия сергеевна дьячкова
она лежала на деревянном крыльце
                                             одноэтажной школы
молодая голая рыжеволосая
среди махровых астр и кровавых георгинов
широко раскинув загорелые ноги
прижимая к груди классный журнал
и улыбалась нам и улыбалась нам и улыбалась
мои будущие одноклассники
по очереди подходили к ней
и сложив перед лицом руки лодочкой
наподобие китайцев или японцев
кланялись и оттолкнувшись от земли
доверчиво ныряли в гладко выбритое чрево
своей первой учительницы л.с.д.
Валька Сердцев – самый высокий мальчик
с девчоночьими очами цвета моря
носивший под формой нательный крестик
по выходным ходивший с бабкой в церковь
за четыре километра от дома
разбился на следующий день после выпускного
на подаренном мотоцикле с коляской
Петя Мальков – толстяк с портфелем
набитым бутербродами с красной рыбой
стал нефтяным магнатом где-то в сибири
за тысячи километров от дома
а его достаточно обеспеченные родители
каждый вечер проверяют мусорные баки
на предмет пустых бутылок из-под пива
и железных баночек «Coca-cola» или «Otvertka»
как до гибели сына так и после нее
Вовка Капышев – то ли татарин то ли удмурт
с прохиндейской улыбкой буратино
повесился в 23 года
из-за безответной любви
к мастеру смены анатолию степановичу агешину
днем перед самоубийством
он выскочил голым на улицу
и пробежал по ней из конца в конец
кто говорил что на спор
кто-то что у него поехала крыша
а спустя лет 7 или 8 после этого
мы пили пиво в летнем кафе
а может надо было… попробовать
сказал а.с.а. ухмыляясь в кружку
и оглянувшись добавил сука
может быть мне и понравилось
Игорь Бурыгин – спился и умер в 33
из всей школьной жизни
о нем остался в памяти лишь один эпизод
распластанное на школьном дворе тело
с алым галстуком на бычьей шее
мы долго потом смеялись прямо до истерики
узнав что он вовсе не умер а просто потерял сознание
Оля Соколова – девочка с огненной косой
забрызганная конопушками по самые плечи
моя первая любовь в 1-ом классе
мы сидели на последней парте держась за руки
и боялись смотреть друг на друга
а через несколько дней
когда она вошла в класс с новой прической
я ее разлюбил
умерла в тринадцать лет от белокровия
Серега Девятов – по прозвищу «червонец»
геройски погиб в Афганистане
ночью перед похоронами
родители попытались вскрыть метал. ящик
а вдруг там не наш сереженька
но сопровождавшие тело солдаты
не дали им этого сделать
Толик Лиморенко – рыжий-рыжий-конопатый
как в известном детском мультике
попал пьяным под электричку
молодая вдова вместе с любовником
и семилетним сынишкой
обходила квартиры 5-этажного дома
собирая деньги на похороны
моя мама дала им 10 рублей
Ленка Сиваева – та еще стерва
на спор отбивала парней у подруг и знакомых
родила в 45 лет
третьего ребенка от третьего мужа
а ее старшая дочь убила родную бабку
знаменитую в ссср ткачиху
героя социалистического труда ангелину сиваеву
из-за денег отложенных на похороны
Ольга Шкаликова – через год после школы
поступила в университет имени патриса лумумбы
вышла замуж за однокурсника-эфиопа
уехала и сгинула где-то в чужой эфиопии
Колька Тожин – спился и умер в 37
Геша Спирин – чемпион области по лыжам
                                            на короткие дистанции
спился и
то ли выпал то ли выбросился из окна
Галочка Давыдова – учившая меня
танцевать шейк курить пить вино целоваться
погибла в совхозе-миллионере
под копытами сорвавшегося с цепи совхозного быка
вместе с ней скончались дочь и сын
она была на 8-ом месяце беременности
Шурик Вишневский – после армии постоянно
                                                        пропадал в тюрьмах
последний раз ему дали пожизненно
за тройное убийство матери отца и соседки
Иришка Пахомовская – школьная красавица
по ней сходили с ума многие старшеклассники
говорили что она трахается с третьего класса
нарожала кучу детей 6 или 7
а может быть даже 8
стала бабкой в 34 года
вечерами она часто сидит на лавочке у подъезда
вместе с настоящими старухами
и точит лясы вставными челюстями
Мишка Колотилихин – второгодник прогульщик
                                                                      двоечник
кажется в четвертом или пятом классе
после урока математики
мы с ним мерялись членами в школьной уборной
пьяным сгорел в своем доме
через 9 лет после выпускного вечера
Денис Завьялов – спился и умер в 40 лет
Сема Семашко – журналист районной газеты
                                                               «за коммунизм»
пьяным утонул в протве
на глазах матери отца брата двоих сестер жены сына
дочери двух племянников друга и его подруги
Оксана Мартынова – хохотушка и сплетница
в 28 лет была зарезана пьяным любовником
прямо на крыльце больницы
в которой она сделала очередной аборт
Васька Бородин – вечный провокатор
в 75-ом явился на первомайскую демонстрацию
с надутым презервативом
многие из наших не поняли в чем дело
когда физрук-якут цибик циренович
подскочил к нему с вечно багровой рожей
и ткнул иголкой от спортивного значка в «шарик»
тоже спился и тоже умер в 41 или в 42
Виталик Жуков – гитарист гармонист балалаечник
игравший на каждой второй свадьбе
в нашем фабричном поселке
пьяные отморозки ради забавы
сбросили его с моста на берег реки
уже 11 лет лежит парализованный
Виталик Кубышкин – мальчик-паинька
так проникновенно декламировавший на 9 мая р.р.
«сапоги ему выдали маленькие
И шинель ему выдали маленькую…»
зарубил любовника своей жены
а тело пытался сжечь за гаражами
на зоне его опустили и он вскрыл себе вены
Танька Пашкова – моя первая женщина
работает по ночам
уборщицей в московском метро
она быстро огрубела стала мужичкой
курит «беломор» и хлещет самогонку стаканами
но меня до сих пор возбуждает
пьяное воспоминание школьных лет
когда я раздел ее на чердаке нашего барака
целовал ласкал тискал кусал целовал
а она все сжимала свои худые ноги
и повторяла как заведенная
нетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнет-
нетнетнетнетнетнетнетнетнет
и когда я все же ворвался в ее тесную плоть
она вдруг спросила а ты женишься
дадададададададададададададададададададададада-
дадададададададададададададада
шептал стонал мычал выкрикивал я
на грани оргазма
да пошла ты в задницу
выпалил я когда все закончилось
и сбросил с плеч ее цепкие руки
Томочка Чуракова – староста класса
заводила комсорг «поэтесса»
после школы работала на ткацкой фабрике
простой ткачихой
получила инвалидность
и сын сдал ее в калужский дом инвалидов
Вовка Осадчий – один в один похожий
                                                   на юрия антонова
за которым табунами бегали девочки
                                       из параллельных классов
спился и умер пару лет назад
Зина Шведова – спилась и умерла в 38
Тимоха Ганин – спился и умер
Олечка Зайченко – спилась и умерла
Саша Никитин – спился и умер
Максим Коробейников – в 39
неожиданно стал священником
когда год назад мы с ним встретились
я назвал его по привычке максом
отец максим строго поправил он
и привычно перекрестился

P. S.
в прошлом году на встречу выпускников
из нашего класса не пришел ни один человек
потерянное поколение
из которого почти никто не выжил
кроме меня
но я не хочу просыпаться

Это было в детстве, я помню, на раз-два-три…
Так мне и надо:
Закрываешь глаза и видишь себя внутри
Райского сада.

А потом проживаешь век, словно вечный бой,
Как и все – грешный.
Собираешь камни и носишь везде с собой,
Глупо, конечно.

Смотришь в воду, где плавают рыбы туда-сюда:
Карпы, сазаны…
Закрываешь глаза и видишь внутри себя
Свет несказанный.

Я не буду курить, только чай с бергамотом – и все,
Только снег за окном, на окне – желтый томик Басё,
Только легкий сквозняк, только чай с бергамотом
                                                                              в стакане,
За окном только снег, только пачка «Пегаса» в кармане.
Я не буду курить, только томик Басё на окне,
Полумрак, тишина, только чайник на синем огне,
Только ночь и ночник, и железная узкая койка,
Одиночество давит в груди, одиночества столько!
Только чай и Басё, только снег, только снег,
                                                                  близкий к чуду,
Я не буду курить, я не буду, не буду, не буду…

золотая веревка
вдоль травы луговой
кружит божья коровка
над моей головой
словно детское лихо
хулиганов / воров
луговая бомжиха
из тамбовских краев
улетай прямо в небо
и живи теперь там
свою горсточку хлеба
я тебе не отдам
мне немного неловко
прогонять тебя в рай
только божья коровка
все равно улетай
но простая молитва
обрывается и
чья-то ржавая бритва
режет жизнь до крови
и под вой полукровки
вспоминается вновь
словно божьи коровки
в хлебной карточке кровь

Боль и страх перемешались,
Явь и сон переплелись.
Января шальная шалость,
Медсестер бессонных жалость
Вдруг в меня перелились.

Бред бродячий, дух сиротства,
Дух скитания во тьме.
Призрак страшного уродства
То сплетается, то рвется
В разыгравшемся уме.

Жить бы, жить, не зная муки,
Жить! А там, глядишь, весна.
Но в огне лицо и руки,
И душа в разгар разлуки
Все выпрашивает сна.

Бред собачий, звуки, лица…
Все смешалось в липкой тьме.
В переполненной больнице
Всем одно и тоже снится,
То же самое, что мне.

Лето катит последние вроде недели,
Вот и Яблочный Спас отслужили, отпели.

Август бродит в садах, а дожди – стороною,
Яблок в этом году, будто перед войною.

Но я чувствую вечную жизнь пуповиной,
Мне б дожить до шестидесяти с половиной.

Яблок вкус соблазняет до райского хруста,
Слово может быть вещим, – считал Заратустра.

В этом мире, где все хоть чуть-чуть виноваты,
Слово может менять даже судьбы и даты.

Пусть все так же сгорают закаты рябиной,
Мне б дожить до шестидесяти с половиной.

И я в первую очередь и даже в третью
Все пытаюсь себя оправдать перед смертью.

И хочу передать на хвосте у сороки:
Что для вечности наши ничтожные сроки.

Ночь сочится сквозь узкие щели в заборе,
Тишина и покой на российском Фаворе.

Скоро осень, и кажется: что еще надо?
Август смотрит, как из Гефсиманского сада.

Сад осенний, сад вишневый, сад больничный –
То ли Чехов, то ли Бунин&Толстой.
Разговаривать о Боге, как о личном,
С пожилою, некрасивой медсестрой.

Вдруг сравнить себя с собакою на сене –
Между ангелом и бесом… А вокруг
Сад вишневый, сад больничный, сад осенний
По библейски замыкает ближний круг.

Вот и бродишь в нем почти умалишенный
С продолжением истории простой:
Сад больничный, сад осенний, сад вишневый –
Гефсиманский, год две тысячи шестой.

Итак: преднизолон, ранитидин и но-шпа,
И капельницы плач, и редкий снег в окне,
А по утрам тошнит, а вечером так тошно,
Как будто жизнь сгорает на медленном огне.

Итак: рентген груди, потом – бронхоскопия.
Под подозреньем все: и сердце, и душа.
По венам яд течет, страшней, чем ностальгия,
И пахнет спиртом кровь под лезвием ножа.

Итак: девятисил, ромашка и фиалка –
Все выпито до дна из Чаши «Общепит».
Душа летит на свет. И ничего не жалко –
Душа на свет летит…