СУДЬБА И КНИГИ ВИТАЛИЯ ВЛАДИМИРОВА
7 января 2011 года в Москве после продолжительной болезни на 73 году жизни скончался замечательный русский поэт, писатель, авторов романов «Челнок»,
«Игра треугольника» и многих других Виталий Александрович Владимиров.
Виталий Александрович был прекрасным человеком, ярким прозаиком и поэтом, бардом, теоретиком культуры, членом Союза писателей России, академиком Петровской академии.
Он был другом моего издательства, моим личным другом. Мы издали много его книг, все они стали востребованы всероссийским читателем, создали его персональный сайт, который он очень любил.
Виталий Александрович был человеком, на которого всегда можно положиться, обсудить любой сложный вопрос. Он всегда приходил на помощь - и словом, и делом.
Всем нам, его друзьям и почитателям его таланта, будет тяжело без Виталия Александровича. Пусто без него и одиноко. Но остаются, слава Богу, его книги, его сайт.
Однажды, в 2008 году, я спросил Виталия Александровича: «Как поэт (прозаик) может противостоять финансовому кризису?» Он ответил очень лаконично и точно: «Дар поэта и писателя дается Всевышним, и никто из нас не имеет права предавать его в любых обстоятельствах. Затишье надо использовать для творчества, творчества и еще раз творчества».
Виталий Владимиров свой дар никогда не предавал. В 2008 году мы сделали с ним интервью для журнала «Дети Ра». Приведу его сейчас полностью. Оно не потеряло своей актуальности.
«Игра треугольника» и многих других Виталий Александрович Владимиров.
Виталий Александрович был прекрасным человеком, ярким прозаиком и поэтом, бардом, теоретиком культуры, членом Союза писателей России, академиком Петровской академии.
Он был другом моего издательства, моим личным другом. Мы издали много его книг, все они стали востребованы всероссийским читателем, создали его персональный сайт, который он очень любил.
Виталий Александрович был человеком, на которого всегда можно положиться, обсудить любой сложный вопрос. Он всегда приходил на помощь - и словом, и делом.
Всем нам, его друзьям и почитателям его таланта, будет тяжело без Виталия Александровича. Пусто без него и одиноко. Но остаются, слава Богу, его книги, его сайт.
Однажды, в 2008 году, я спросил Виталия Александровича: «Как поэт (прозаик) может противостоять финансовому кризису?» Он ответил очень лаконично и точно: «Дар поэта и писателя дается Всевышним, и никто из нас не имеет права предавать его в любых обстоятельствах. Затишье надо использовать для творчества, творчества и еще раз творчества».
Виталий Владимиров свой дар никогда не предавал. В 2008 году мы сделали с ним интервью для журнала «Дети Ра». Приведу его сейчас полностью. Оно не потеряло своей актуальности.
«СУДЬБА ЛЮБОГО ЧЕЛОВЕКА - ГОТОВЫЙ РОМАН!»
– Виталий Александрович, как возникла идея создания романа «Челнок»?
– Судьба любого человека - готовый роман! Но есть судьбы, в которых отразились время, эпоха. Вспомните «Хождение по мукам» Алексея Толстого или «Унесенные ветром». История жизни одной женщины заставила меня задуматься о том, что такое социальное явление, как челночество, совсем не нашло своего литературного воплощения. «Челнок» - своеобразная дань миллионам тех, кто искал пути выживания в эпоху смутного времени перемен - развала СССР и возникновения новой России. Под обломками тоталитарной системы оказались, в первую очередь, работники многочисленных НИИ, заводов и предприятий, так называемых почтовых ящиков. Зарплату не платили месяцами, с другой стороны, дали полную свободу для выезда из страны и для занятия любым видом деятельности. Вот и представьте себе, сколько надо было мужества, чтобы ради семьи, ради детей уйти с работы, занять денег, купить товар, приехать в чужую страну без знания языка, продать привезенное, купить новый товар, вернуться и реализовать его. При этом пройти через таможню, пограничников, рэкет российских и иностранных бандитов. Недаром сейчас сооружены памятники челнокам в Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде.
– Челночество существует и сейчас?
– Да, но совсем в ином, если так можно сказать, в цивилизованном виде. Ушли в прошлое времена, когда туда везли фотоаппараты, бинокли, детские игрушки, швейные машинки, кто во что горазд, а оттуда баулами, в первую очередь, одежду всех видов. И все тащилось на своем горбу. Сегодняшний «челнок» ведет переговоры напрямую с производителями, заказывает партию товара, реализует ее оптом, далее через многочисленных дилеров товар поступает в розницу. Моя героиня проходит школу жизни, она не просто покупает-перепродает, она анализирует, она учится на тренингах и семинарах технологии бизнеса, она читает книги о том, как стать богатым и добиться успеха. Плюс осознание необходимости вести здоровый образ жизни. Так роман «Челнок» стал книгой о самых насущных проблемах человеческого бытия.
– Причем, роман интересен еще тем, что это история любви, женской драмы. В нем немало стихов, которые, на мой взгляд, имеют самостоятельную художественную ценность. Кем Вы себя больше ощущаете - прозаиком или поэтом? Это ведь совершенно разные ипостаси...
– Это действительно разные ипостаси литературно одаренных людей. И каждому дано своей мерой, своей величиной, своим качеством. Слово, сказанное Пушкиным и Шекспиром, Толстым и Достоевским, Кафкой и Джеком Лондоном, имеет свой оттенок, свое звучание, свою гармонию. Причем, Пушкин останется поэтом во всех своих произведениях, Шекспир – драматургом, Кафка - сюрреалистом, а Джек Лондон - романтиком. Я считаю себя и поэтом, и прозаиком. Стихотворная строка является по наитию свыше, она изначально спонтанна, работа над такой строкой - это выход на следующий, качественно иной уровень поэтической ассоциации. И эта работа идет также на интуитивном восприятии. А вот проза требует грамотно сложенного сюжета, драматургии взаимоотношений персонажей, их монологов и диалогов, описания пейзажа и окружающей среды, создания картины жизни.
– Когда Вы ощутили себя поэтом?
– Это было заложено, по-моему, от зачатия. Я родился в городе Пушкин, бывшем Царском Селе. В пятом и шестом классах экзаменационная комиссия, а тогда были экзамены после каждого года обучения, отметила мои ответы по литературе как нестандартные. Выпускное сочинение я, единственный в классе, писал на свободную тему. И заявил тогда отцу, что хочу стать писателем. Отец мудро посоветовал мне пойти в Институт стали, поработать, познать жизнь, а потом уж писать. Так оно и получилось. Но если вернуться к вопросу отношений поэзии и прозы, то я об этом особо не задумывался. Глаза мне на самого себя открыл литературный критик Леонид Ханбеков, который написал очерк о моем творчестве размером с солидную брошюру. Прочитав ее, я осознал, как важен настоящий критик. Он тонко уловил, что свою поэтическую сущность я переношу в прозу, что строй моего повествования обязательно насыщен метафорами, сравнениями поэтического свойства. А искусствовед Елена Михайловская при анализе моих литературных работ увидела, что главная моя тема - любовь. Она так и назвала свою работу «Белые сны Виталия Владимирова, или неоконченная повесть о любви».
– Герои Ваших книг - вымышленные персонажи или они написаны с натуры?
– Я уже говорил, что судьба любого человека - готовый роман. Мне не надо было придумывать сюжет для своей первой книги. Обычная история - родился, учился, женился. Но оказалось, что нельзя воспринять чужой опыт в любви, в строительстве семьи, в отношении к своему здоровью, пока сам не пройдешь школу жизни. Женившись и пытаясь сэкономить на еде, я попал на больничную койку в противотуберкулезный диспансер. Полтора года, проведенные мной в тубсанаториях, это десятки историй о том, кто попадает в больницу, почему попадает и благодаря чему выживает или погибает. Повесть «Северный ветер с юга», опубликованная в 1985-м году, об этом. Из больницы я вышел другим человеком, развелся с первой женой. В больнице я нашел свою новую любовь, с ней мы прошли через многие испытания, получили квартиру, но прожили вместе недолго - супруга погибла, погубленная равнодушными врачами. Об этом, о времени застоя была написана повесть «Свое время». У каждого - свое время. Время своей жизни. Повесть «Колония» отражает мой двадцатилетний опыт работы в системе Минвнешторга.
– Наши заграницей?
– Совершенно верно. Советский человек, вырвавшийся за бугор, ощущал себя так, словно попал в космос. За железным занавесом открывался мир свободной инициативы, бытовой обеспеченности, полных прилавков. При этом выехавший должен был быть членом КПСС, ударником коммунистического труда, выучить иностранный язык и жить на нищенские командировочные, которые были все равно выше отечественных доходов. А представьте себе, что попадаешь работать в Африку, где ничего, кроме жары, тропической лихорадки и мух цеце, нет? В «Колонии» описан реальный случай - сотрудник посольства тайком отправился на охоту в саванну и пропал. Джип с полуразложившимся, расклеванным птицами трупом нашли месяца через два. Он был весь исчерчен, как клинописью, письменами. Когда умирающий от жажды, брошенный в пустыне советский человек понял, что ждать помощи бесполезно, отверткой на кузове царапал он послания матери, отцу, жене, сыну и... КПСС. Организатору и вдохновителю.
Автомобиль поставили на заднем дворе, и, чтобы проститься с погибшим, выходили на жару и разливали по стаканам прямо на капоте.
– Книга, насколько я помню, вышла, когда СССР уже не существовал?
– Да. На мой взгляд, сверхзадача писателя - осознать сущность и смысл того времени, в котором он живет. Понятно, что Лев Толстой не смог бы написать «Войну и мир» сразу после 1812-го года. Конечно, и я в меру своих сил старался не отстать от своего времени. В том же 1994-м году была опубликована моя книга «Закрытый перелом», в которую вошли рассказы «Потерпи до завтра» и «Красный туман» о времени застоя, «Сон в руку» - о путче 1991-го года, повесть «Крест» - о перевороте 1993-го. За книги «Свое время» и «Закрытый перелом» меня приняли в Союз писателей России.
– Как Вы думаете, Ваша судьба была предопределена?
– Об этом мы говорили со Святославом Рерихом в Бангалоре. Я иногда осознаю, что та или иная встреча, событие в моей жизни действительно предопределены. Так и с Рерихом. Случись эта беседа раньше, я не был бы готов к ней. Выйдя уже на пенсию, я целенаправленно поехал в Италию и Францию, чтобы реально и осознанно увидеть места, о которых я столько читал в книгах по искусству. Сокровищницы мировой культуры. Высшие достижения художников и архитекторов. Следующим был Иерусалим. Казалось, волей чистого случая я с женой попал в группу паломников, в числе которых оказались два священника. По нашей просьбе они крестили нас в святых водах Иордана. Там же, в Иерусалиме состоялась ночная служба в Храме Гроба Господня. По ее окончании в три часа ночи группа российских монахинь запела на современном русском, заметьте, не старославянском языке. Не псалом, не гимн, не элегию, тут я не знаток, но и музыка, и слова, и хор женских голосов были прекрасны. Я поднял голову и увидел свет. Это было физически ощутимо. Это был свет знания - Господь есть и мы, все живущие на этой Земле, как сообщество. Как цивилизация мы находимся на грани гибели, но выживем только благодаря вере. Потрясение оказалось настолько сильным, что я разрыдался. Еще несколько лет мне понадобилось, чтобы написать книгу о вере и душе «Благодать».
– Этот эпизод описан в Вашей книге мемуаров «Интерьеры памяти»...
– Да. Пока жива память - живо все и живы все. Мы умираем не тогда, когда заканчивается наше физическое существование. Истинная смерть - это забвение. Когда выбросят на помойку старые альбомы с твоими фотографиями и письмами. А книги - это наша память. В них можно прочитать, что человек думал, чем жил, как страдал, о чем мечтал, к чему пришел. В «Интерьеры памяти» вошли повесть о том, как я ходил на яхте, записки моего отца, мои воспоминания о загранице, о близких мне людях, родословная нашей семьи. Книга посвящена моему внуку.
– Вы известны и как сценарист. Как Вы пришли в кино?
– По чистой случайности я принял участие в конкурсе авторской песни и познакомился с его организатором - директором универсама «Крылатское» торгового дома «Перекресток» Владимиром Лищуком. Он, не читая, взглядом оценил стопку моих изданных книг и предложил - давай писать рассказы и снимем киносериал по ним. В 2003-м году вышла наша книга новелл «Супермаркет» и был снят первый фильм сериала «Златая цепь на дубе том!». Так я стал сценаристом и продюсером.
– Ваша жизнь похожа на роман...
– Да, на роман. Приключенческий. Все началось с самого детства. Когда грянула Великая Отечественная война, моего отца, как специалиста по броневым сталям, направили на работу в США. В 1943-м году из голодной эвакуации из-под Саратова я с мамой выехал по вызову отца в США. Мы должны были плыть на пароходе «Кола». Но за несколько дней до отхода из Владивостока нас пересадили на пароход «Трансбалт». А «Кола» был торпедирован японской подводной лодкой и затонул. Этот случай вошел в историю как нападение военного судна на транспортное, а суда принадлежали странам, находящимся в состоянии нейтралитета.
– Кто из русских писателей повлиял на Ваше творчество?
– Есть вещи, которым научить нельзя, но можно научиться. Так и я учился писать у многих. У Пушкина чистоте и прозрачности стиха, у Набокова - звуку, живописности слова, у Чехова - краткости и точности, у Толстого - монтажности письма. Русский язык велик своей удивительной гибкостью, он дает перу пишущего богатейшую палитру приставок, суффиксов, окончаний, что невозможно в иных языках. Отсюда и разнообразие русских талантов - Достоевский, Бунин, Набоков, Платонов, Булгаков…
– А кто из зарубежных писателей Вам ближе?
– Не могу не упомянуть Хэмингуэя, Камю, Грэма Грина, Маркеса, Вербера…
– Какой роман Вы бы порекомендовали нашим читателям?
– Конечно, «Челнок»! И для души, и для ума!
– Судьба любого человека - готовый роман! Но есть судьбы, в которых отразились время, эпоха. Вспомните «Хождение по мукам» Алексея Толстого или «Унесенные ветром». История жизни одной женщины заставила меня задуматься о том, что такое социальное явление, как челночество, совсем не нашло своего литературного воплощения. «Челнок» - своеобразная дань миллионам тех, кто искал пути выживания в эпоху смутного времени перемен - развала СССР и возникновения новой России. Под обломками тоталитарной системы оказались, в первую очередь, работники многочисленных НИИ, заводов и предприятий, так называемых почтовых ящиков. Зарплату не платили месяцами, с другой стороны, дали полную свободу для выезда из страны и для занятия любым видом деятельности. Вот и представьте себе, сколько надо было мужества, чтобы ради семьи, ради детей уйти с работы, занять денег, купить товар, приехать в чужую страну без знания языка, продать привезенное, купить новый товар, вернуться и реализовать его. При этом пройти через таможню, пограничников, рэкет российских и иностранных бандитов. Недаром сейчас сооружены памятники челнокам в Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде.
– Челночество существует и сейчас?
– Да, но совсем в ином, если так можно сказать, в цивилизованном виде. Ушли в прошлое времена, когда туда везли фотоаппараты, бинокли, детские игрушки, швейные машинки, кто во что горазд, а оттуда баулами, в первую очередь, одежду всех видов. И все тащилось на своем горбу. Сегодняшний «челнок» ведет переговоры напрямую с производителями, заказывает партию товара, реализует ее оптом, далее через многочисленных дилеров товар поступает в розницу. Моя героиня проходит школу жизни, она не просто покупает-перепродает, она анализирует, она учится на тренингах и семинарах технологии бизнеса, она читает книги о том, как стать богатым и добиться успеха. Плюс осознание необходимости вести здоровый образ жизни. Так роман «Челнок» стал книгой о самых насущных проблемах человеческого бытия.
– Причем, роман интересен еще тем, что это история любви, женской драмы. В нем немало стихов, которые, на мой взгляд, имеют самостоятельную художественную ценность. Кем Вы себя больше ощущаете - прозаиком или поэтом? Это ведь совершенно разные ипостаси...
– Это действительно разные ипостаси литературно одаренных людей. И каждому дано своей мерой, своей величиной, своим качеством. Слово, сказанное Пушкиным и Шекспиром, Толстым и Достоевским, Кафкой и Джеком Лондоном, имеет свой оттенок, свое звучание, свою гармонию. Причем, Пушкин останется поэтом во всех своих произведениях, Шекспир – драматургом, Кафка - сюрреалистом, а Джек Лондон - романтиком. Я считаю себя и поэтом, и прозаиком. Стихотворная строка является по наитию свыше, она изначально спонтанна, работа над такой строкой - это выход на следующий, качественно иной уровень поэтической ассоциации. И эта работа идет также на интуитивном восприятии. А вот проза требует грамотно сложенного сюжета, драматургии взаимоотношений персонажей, их монологов и диалогов, описания пейзажа и окружающей среды, создания картины жизни.
– Когда Вы ощутили себя поэтом?
– Это было заложено, по-моему, от зачатия. Я родился в городе Пушкин, бывшем Царском Селе. В пятом и шестом классах экзаменационная комиссия, а тогда были экзамены после каждого года обучения, отметила мои ответы по литературе как нестандартные. Выпускное сочинение я, единственный в классе, писал на свободную тему. И заявил тогда отцу, что хочу стать писателем. Отец мудро посоветовал мне пойти в Институт стали, поработать, познать жизнь, а потом уж писать. Так оно и получилось. Но если вернуться к вопросу отношений поэзии и прозы, то я об этом особо не задумывался. Глаза мне на самого себя открыл литературный критик Леонид Ханбеков, который написал очерк о моем творчестве размером с солидную брошюру. Прочитав ее, я осознал, как важен настоящий критик. Он тонко уловил, что свою поэтическую сущность я переношу в прозу, что строй моего повествования обязательно насыщен метафорами, сравнениями поэтического свойства. А искусствовед Елена Михайловская при анализе моих литературных работ увидела, что главная моя тема - любовь. Она так и назвала свою работу «Белые сны Виталия Владимирова, или неоконченная повесть о любви».
– Герои Ваших книг - вымышленные персонажи или они написаны с натуры?
– Я уже говорил, что судьба любого человека - готовый роман. Мне не надо было придумывать сюжет для своей первой книги. Обычная история - родился, учился, женился. Но оказалось, что нельзя воспринять чужой опыт в любви, в строительстве семьи, в отношении к своему здоровью, пока сам не пройдешь школу жизни. Женившись и пытаясь сэкономить на еде, я попал на больничную койку в противотуберкулезный диспансер. Полтора года, проведенные мной в тубсанаториях, это десятки историй о том, кто попадает в больницу, почему попадает и благодаря чему выживает или погибает. Повесть «Северный ветер с юга», опубликованная в 1985-м году, об этом. Из больницы я вышел другим человеком, развелся с первой женой. В больнице я нашел свою новую любовь, с ней мы прошли через многие испытания, получили квартиру, но прожили вместе недолго - супруга погибла, погубленная равнодушными врачами. Об этом, о времени застоя была написана повесть «Свое время». У каждого - свое время. Время своей жизни. Повесть «Колония» отражает мой двадцатилетний опыт работы в системе Минвнешторга.
– Наши заграницей?
– Совершенно верно. Советский человек, вырвавшийся за бугор, ощущал себя так, словно попал в космос. За железным занавесом открывался мир свободной инициативы, бытовой обеспеченности, полных прилавков. При этом выехавший должен был быть членом КПСС, ударником коммунистического труда, выучить иностранный язык и жить на нищенские командировочные, которые были все равно выше отечественных доходов. А представьте себе, что попадаешь работать в Африку, где ничего, кроме жары, тропической лихорадки и мух цеце, нет? В «Колонии» описан реальный случай - сотрудник посольства тайком отправился на охоту в саванну и пропал. Джип с полуразложившимся, расклеванным птицами трупом нашли месяца через два. Он был весь исчерчен, как клинописью, письменами. Когда умирающий от жажды, брошенный в пустыне советский человек понял, что ждать помощи бесполезно, отверткой на кузове царапал он послания матери, отцу, жене, сыну и... КПСС. Организатору и вдохновителю.
Автомобиль поставили на заднем дворе, и, чтобы проститься с погибшим, выходили на жару и разливали по стаканам прямо на капоте.
– Книга, насколько я помню, вышла, когда СССР уже не существовал?
– Да. На мой взгляд, сверхзадача писателя - осознать сущность и смысл того времени, в котором он живет. Понятно, что Лев Толстой не смог бы написать «Войну и мир» сразу после 1812-го года. Конечно, и я в меру своих сил старался не отстать от своего времени. В том же 1994-м году была опубликована моя книга «Закрытый перелом», в которую вошли рассказы «Потерпи до завтра» и «Красный туман» о времени застоя, «Сон в руку» - о путче 1991-го года, повесть «Крест» - о перевороте 1993-го. За книги «Свое время» и «Закрытый перелом» меня приняли в Союз писателей России.
– Как Вы думаете, Ваша судьба была предопределена?
– Об этом мы говорили со Святославом Рерихом в Бангалоре. Я иногда осознаю, что та или иная встреча, событие в моей жизни действительно предопределены. Так и с Рерихом. Случись эта беседа раньше, я не был бы готов к ней. Выйдя уже на пенсию, я целенаправленно поехал в Италию и Францию, чтобы реально и осознанно увидеть места, о которых я столько читал в книгах по искусству. Сокровищницы мировой культуры. Высшие достижения художников и архитекторов. Следующим был Иерусалим. Казалось, волей чистого случая я с женой попал в группу паломников, в числе которых оказались два священника. По нашей просьбе они крестили нас в святых водах Иордана. Там же, в Иерусалиме состоялась ночная служба в Храме Гроба Господня. По ее окончании в три часа ночи группа российских монахинь запела на современном русском, заметьте, не старославянском языке. Не псалом, не гимн, не элегию, тут я не знаток, но и музыка, и слова, и хор женских голосов были прекрасны. Я поднял голову и увидел свет. Это было физически ощутимо. Это был свет знания - Господь есть и мы, все живущие на этой Земле, как сообщество. Как цивилизация мы находимся на грани гибели, но выживем только благодаря вере. Потрясение оказалось настолько сильным, что я разрыдался. Еще несколько лет мне понадобилось, чтобы написать книгу о вере и душе «Благодать».
– Этот эпизод описан в Вашей книге мемуаров «Интерьеры памяти»...
– Да. Пока жива память - живо все и живы все. Мы умираем не тогда, когда заканчивается наше физическое существование. Истинная смерть - это забвение. Когда выбросят на помойку старые альбомы с твоими фотографиями и письмами. А книги - это наша память. В них можно прочитать, что человек думал, чем жил, как страдал, о чем мечтал, к чему пришел. В «Интерьеры памяти» вошли повесть о том, как я ходил на яхте, записки моего отца, мои воспоминания о загранице, о близких мне людях, родословная нашей семьи. Книга посвящена моему внуку.
– Вы известны и как сценарист. Как Вы пришли в кино?
– По чистой случайности я принял участие в конкурсе авторской песни и познакомился с его организатором - директором универсама «Крылатское» торгового дома «Перекресток» Владимиром Лищуком. Он, не читая, взглядом оценил стопку моих изданных книг и предложил - давай писать рассказы и снимем киносериал по ним. В 2003-м году вышла наша книга новелл «Супермаркет» и был снят первый фильм сериала «Златая цепь на дубе том!». Так я стал сценаристом и продюсером.
– Ваша жизнь похожа на роман...
– Да, на роман. Приключенческий. Все началось с самого детства. Когда грянула Великая Отечественная война, моего отца, как специалиста по броневым сталям, направили на работу в США. В 1943-м году из голодной эвакуации из-под Саратова я с мамой выехал по вызову отца в США. Мы должны были плыть на пароходе «Кола». Но за несколько дней до отхода из Владивостока нас пересадили на пароход «Трансбалт». А «Кола» был торпедирован японской подводной лодкой и затонул. Этот случай вошел в историю как нападение военного судна на транспортное, а суда принадлежали странам, находящимся в состоянии нейтралитета.
– Кто из русских писателей повлиял на Ваше творчество?
– Есть вещи, которым научить нельзя, но можно научиться. Так и я учился писать у многих. У Пушкина чистоте и прозрачности стиха, у Набокова - звуку, живописности слова, у Чехова - краткости и точности, у Толстого - монтажности письма. Русский язык велик своей удивительной гибкостью, он дает перу пишущего богатейшую палитру приставок, суффиксов, окончаний, что невозможно в иных языках. Отсюда и разнообразие русских талантов - Достоевский, Бунин, Набоков, Платонов, Булгаков…
– А кто из зарубежных писателей Вам ближе?
– Не могу не упомянуть Хэмингуэя, Камю, Грэма Грина, Маркеса, Вербера…
– Какой роман Вы бы порекомендовали нашим читателям?
– Конечно, «Челнок»! И для души, и для ума!
Евгений СТЕПАНОВ