|
|
Владимир Набоков о любви
Первая любовь В листве березовой, осиновой,
в конце аллеи у мостка, вдруг падал свет от платья синего, от василькового венка. Твой образ, легкий и блистающий, как на ладони я держу и бабочкой неулетающей благоговейно дорожу. И много лет прошло, и счастливо я прожил без тебя, а все ж порой я думаю опасливо: жива ли ты и где живешь. Но если встретиться нежданная судьба заставила бы нас, меня бы, как уродство странное, твой образ нынешний потряс. Обиды нет неизъяснимее: ты чуждой жизнью обросла. Ни платья синего, ни имени ты для меня не сберегла. И все давным-давно просрочено, и я молюсь, и ты молись, чтоб на утоптанной обочине мы в тусклый вечер не сошлись. Как странен, неуловим, причудлив и психологически точен Набоков в этом волшебно воздушном своем стихотворении! Наверное, так писал бы Пушкин, родись он, как Набоков, не в конце восемнадцатого, а в самом конце девятнадцатого века. Вроде бы в этом стихотворении Набокова присутствует одна-единственная мысль, а как много ответвлений, как много жизненной правды, всеобщей и неотвратимой! Идеалы, если мы говорим о прекрасных женщинах, остаются там, где мы их повстречали. Никакой машины времени! Так и покинутая Родина, как первая любовь, осталась у Набокова "бабочкой неулетающей", которой он "благоговейно дорожит". Ведь и черты Родины, с приходом к власти большевиков, как и черты любимой женщины, неуловимо и неотвратимо изменились, "обросли" чуждой поэту жизнью! Причем, я думаю, под обрастанием чужой жизнью Набоков подразумевает в первую очередь дух, а не тело, когда говорит о женщине. Наверное, во влюбленном человеке в какой-то степени живет хамелеон: он готов подстраиваться под вкусы своей новой пассии, как во внешнем, так и во внутреннем своем облике.
Я думаю, немного найдется в русской литературе настолько тонко чувствующих авторов, как Набоков. Подумайте только: он молится о невстрече; все самое лучшее для его героя уже произошло, сердце противится вторжению разрушительных метаморфоз. Набоков словно бы дописывает знаменитое пушкинское "Я помню чудное мгновенье". Просто "и жизнь, и слезы и любовь" у Набокова забальзамированы и бережно хранятся в музее воспоминаний. Что собирает поэт-энтомолог? Конечно же, бабочек! А как вы сможете годами хранить живых бабочек? Так долго они не живут. Вот и чувства наши порой не намного долговечнее. Об этом можно прочесть у того же Пушкина — в его комментариях по поводу встречи с героиней "Чудного мгновенья". Просто Пушкин послесловие и послевкусие вынес за скобки стихотворения. Стихотворение идеально, а частные письма все стерпят! Есть некое внутреннее родство между Набоковым и Пушкиным, не случайно Набоков взялся переводить на английский "Евгения Онегина" и осилил-таки эту грандиозную работу. Как и на Пушкина, на Владимира Набокова, уже в достаточно зрелом возрасте, вдруг нападала необъяснимая эротомания, и тогда он писал такие произведения, как роман "Лолита" или стихотворение "Лилит". Обратили внимание на схожесть имен? Словно бы это одна и та же женщина-искушение, спутница Адама. Вот и получается, что, встречая женщину, мы словно бы повторяем опыт самого первого человека. Лилит
Я умер. Яворы и ставни
горячий теребил Эол вдоль пыльной улицы. Я шел, и фавны шли, и в каждом фавне я мнил, что Пана узнаю: "Добро, я, кажется, в раю". От солнца заслонясь, сверкая подмышкой рыжею, в дверях вдруг встала девочка нагая с речною лилией в кудрях, стройна, как женщина, и нежно цвели сосцы — и вспомнил я весну земного бытия, когда из-за ольхи прибрежной я близко-близко видеть мог, как дочка мельника меньшая шла из воды, вся золотая, с бородкой мокрой между ног. И вот теперь, в том самом фраке, в котором был вчера убит, с усмешкой хищною гуляки я подошел к моей Лилит. Через плечо зеленым глазом она взглянула — и на мне одежды вспыхнули и разом испепелились. В глубине был греческий диван мохнатый, вино на столике, гранаты, и в вольной росписи стена. Двумя холодными перстами по-детски взяв меня за пламя: "Сюда", — промолвила она. Без принужденья, без усилья, лишь с медленностью озорной, она раздвинула, как крылья, свои коленки предо мной. И обольстителен и весел был запрокинувшийся лик, и яростным ударом чресел я в незабытую проник. Змея в змее, сосуд в сосуде, к ней пригнанный, я в ней скользил, уже восторг в растущем зуде неописуемый сквозил, — как вдруг она легко рванулась, отпрянула и, ноги сжав, вуаль какую-то подняв, в нее по бедра завернулась, и, полон сил, на полпути к блаженству, я ни с чем остался и ринулся и зашатался от ветра странного. "Впусти", — я крикнул, с ужасом заметя, что вновь на улице стою и мерзко блеющие дети глядят на булаву мою. "Впусти", — и козлоногий, рыжий народ все множился. "Впусти же, иначе я с ума сойду!" Молчала дверь. И перед всеми мучительно я пролил семя и понял вдруг, что я в аду. Я нарочно взял именно эти два стихотворения Владимира Набокова. Они наглядно демонстрируют нам, как в одном и том же человеке могут мирно уживаться воздушно-лирическое преклонение перед женщиной и дерзновенно-похотливое обладание ею. То, что Пушкин разъединил и разбросал между поэзией и частной перепиской, Владимир Набоков сделал всеобщим достоянием. Снобу и эстету Набокову порой хотелось выйти за пределы им же провозглашенного классицизма, и, возможно, эротика в этот достаточно чопорный век и стала тем "хулиганством писателя", которое сообщало ему немалый драйв и множило его славу. Как же дерзновенно свободен Набоков в этом своем хулиганстве! Он словно бы забывает на время, что он — великий писатель. Как и Пушкин в свое время. Хотя, наверное, больше Набоков восхищался Флобером, которому, наоборот, подобные эскапады были чужды.
Судьба Владимира Набокова сложилась кроссвордически причудливо. Его виртуозная двуязычность неоспорима. Американцы до сих пор "оспаривают" его у России, и даже странно, почему этого не делают швейцарцы — ведь последние свои годы писатель прожил в Монтре. И главное: по своим эстетическим и политическим воззрениям, судя по его интервью, писатель и человек Набоков стоял в оппозиции всей цивилизации ХХ века, хотя и предпочитал эту свою враждебность облекать в достаточно благопристойные формы. Может быть, именно поэтому его огромная фигура стоит одиноко и обособленно; он не примыкает ни к каким литературным направлениям, будучи явлением самодостаточным. По качеству языка (как русского, так и английского) Набоков — возможно, один из лучших писателей за всю историю литературы. И только его всемерной отстраненностью от окружающего мира можно объяснить то, что он так и не получил вполне заслуженной им Нобелевской премии. Наверное, после успеха "Лолиты" и голливудских экранизаций его романов "Нобелевка" была ему, в сущности, и не нужна. Александр КАРПЕНКО
|