АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ: ЗЫЧНЫЙ ШЕПОТ
Помню Андрея Вознесенского (1933—2010) в последние годы его жизни. Он тяжело болел — говорил шепотом. Очень тихо. Но было все понятно. Он тогда был больше похож на поэта, чем в годы юности, когда не жалел собственного горла. Репортер времени. Пророк. Детское лицо. Твердая рука. Однажды я сказал ему: лицо поэта — Ваше лицо — это тоже поэзия. Он изумился: "Вы так считаете?".
Вознесенский оставил богатейшее поэтическое наследие — и силлабо-тонические стихи, и верлибры, и поэмы "Мастера", "Авось!", "ru", "Комп-ра", "Часовня Ани Политковской", "Большое заверещание"… А. В. делал превосходные видиомы, работал в жанре заумной поэзии ("Улет 1", "Улет 2", "Древо Бо"), писал стихопрозу.
Его лучшие стихи, безусловно, выдержали испытание временем — "Пожар в Архитектурном институте", "Гойя", "Осень в Сигулде", "Прощание с Политехническим", "Оза", "Тишины!", "Плач по двум нерожденным поэмам", "Реквием оптимистический", "Обстановочка"…
Точно написала об Андрее Вознесенском Татьяна Бек (1949—2005): "Вознесенский как поэт подлинного дарования свыше (так музыканту даются особые пальцы и абсолютный слух), в рамках коего авангарду не тесно с традицией, музыке — с архитектурой, стиху — с графикой, духу — с плотью, всегда был и, слава тебе Господи, остается и вдохновенным, и неровным"[1].
Вознесенский всегда удивлял. Скорость, с которой поэт, точно ежедневная газета, отражал происходящие события, поражала. Мобильники, Интернет, дартс, ОРТ, НТВ, олигархи, Чулпан Хаматова, Шнур, Киркоров, Фрадков… все это были атрибуты и герои поэзии Вознесенского. Зачем он это делал, возможно, напоминая кому-то ребенка, играющего в слова, как в игрушки?
Вознесенский понимал: скучно и занудно — не значит профессионально. Будучи опытным артистом, ветераном эстрады, он знал, как привлечь к себе внимание, как начать разговор на доступном современнику языке, чтобы потом сказать о главном — о душе.
И тут поэт показывал обывателю его самого, как честное и порою нелицеприятное зеркало.
Вознесенский оставил богатейшее поэтическое наследие — и силлабо-тонические стихи, и верлибры, и поэмы "Мастера", "Авось!", "ru", "Комп-ра", "Часовня Ани Политковской", "Большое заверещание"… А. В. делал превосходные видиомы, работал в жанре заумной поэзии ("Улет 1", "Улет 2", "Древо Бо"), писал стихопрозу.
Его лучшие стихи, безусловно, выдержали испытание временем — "Пожар в Архитектурном институте", "Гойя", "Осень в Сигулде", "Прощание с Политехническим", "Оза", "Тишины!", "Плач по двум нерожденным поэмам", "Реквием оптимистический", "Обстановочка"…
Точно написала об Андрее Вознесенском Татьяна Бек (1949—2005): "Вознесенский как поэт подлинного дарования свыше (так музыканту даются особые пальцы и абсолютный слух), в рамках коего авангарду не тесно с традицией, музыке — с архитектурой, стиху — с графикой, духу — с плотью, всегда был и, слава тебе Господи, остается и вдохновенным, и неровным"[1].
Вознесенский всегда удивлял. Скорость, с которой поэт, точно ежедневная газета, отражал происходящие события, поражала. Мобильники, Интернет, дартс, ОРТ, НТВ, олигархи, Чулпан Хаматова, Шнур, Киркоров, Фрадков… все это были атрибуты и герои поэзии Вознесенского. Зачем он это делал, возможно, напоминая кому-то ребенка, играющего в слова, как в игрушки?
Вознесенский понимал: скучно и занудно — не значит профессионально. Будучи опытным артистом, ветераном эстрады, он знал, как привлечь к себе внимание, как начать разговор на доступном современнику языке, чтобы потом сказать о главном — о душе.
И тут поэт показывал обывателю его самого, как честное и порою нелицеприятное зеркало.
В нас Рим и Азия смыкаются.
Мы истеричны и странны.
Мы стали экономикадзе
Самоубийственной страны[2].
Мы истеричны и странны.
Мы стали экономикадзе
Самоубийственной страны[2].
Картина не радужная. Такая — какая есть.
Иногда Вознесенский отказывался от жаргонных и бытовых словечек, как бы забывая о том, что нужно обязательно привлечь внимание, и говорил, вспоминая, что "поэт небом аккредитован", как настоящий парнасец, кем, безусловно, являлся. "Хищный глазомер" с годами не давал осечек.
Иногда Вознесенский отказывался от жаргонных и бытовых словечек, как бы забывая о том, что нужно обязательно привлечь внимание, и говорил, вспоминая, что "поэт небом аккредитован", как настоящий парнасец, кем, безусловно, являлся. "Хищный глазомер" с годами не давал осечек.
Его видиомы были неравнозначны. Спору нет — блистательна давняя работа "Как найти в Москве СКВ?". В слове "Москва" наблюдательный поэт увидел СКВ (свободноконвертируемую валюту), что, конечно, во многом отражает дух нашего коммерциализированного города. А вот работа "ПтиЦарь" явно отдает незамысловатым китчем. На мой субъективный взгляд, над национальной геральдикой проводить творческие эксперименты все-таки ни к чему. Как бы там ни было, видиомы (или визуальная поэзия) Вознесенского, безусловно, оказали влияние на новые поколения визуальщиков, которых становится все больше и больше.
Особый разговор — версификационное мастерство поэта. Его излюбленные приемы — усеченная строчка (в данном случае он наследник по прямой Андрея Белого), стремительная перемена ритма в жестких границах одного стихотворения. Его характерный размер — раешный стих, хотя поэт не чурался и более привычных ямба и хорея…
О Вознесенском написано, наверное, не меньше, чем написал он сам. В чем его только не обвиняли! Хулители как бы не замечали, что самые жесткие оценки поэт уже вынес себе сам и до последнего дня продолжал быть предельно самокритичным автором, даже называя себя порою представителем плебса.
С годами поэт не терял прежнего темперамента, но становился печальнее. Он посвятил стихи ушедшим друзьям: памяти Алексея Хвостенко, Юрия Щекочихина, Наташи Головиной, Франсуазы Саган ("Прощай, Сайгачонок").
Одно из характерных произведений последних лет — "Озеро жалости". Это стихотворение — как бы квинтэссенция позднего Вознесенского. Здесь есть все: и непревзойденная наблюдательность ("Сплющен озера лик монголоидный"), и звук, и ритм, и главное — гуманистическая позиция.
На то Вознесенский и поэт, что при всем своем авангардизме (на мой взгляд, условном) он остался художником пушкинской традиции, ни на секунду не забывавшим о том, что одно из основных предназначений поэта не только, как он сам пишет, "демонстрация языка", но и — "милость к падшим". Не только любовь к ближнему, но и "любовь к неближнему" — вот основной лейтмотив поэзии Вознесенского. Он верил в будущее страны: "Входят неворующие / Русские новейшие!" — и в нас, современников: "Темнеет. Мы жили убого. / Но пара незначащих фраз, / но белая роза бульдога, / но Бога присутствие в нас"…
[1] Татьяна Бек, "Творчество — это отрочество". Url: http:// www. theewwrr.info›archives/435.
[2] Вознесенский А. А., Тьмать. — М.: Время, 2008. С. 432.
[3] Там же. С. 537.
Особый разговор — версификационное мастерство поэта. Его излюбленные приемы — усеченная строчка (в данном случае он наследник по прямой Андрея Белого), стремительная перемена ритма в жестких границах одного стихотворения. Его характерный размер — раешный стих, хотя поэт не чурался и более привычных ямба и хорея…
О Вознесенском написано, наверное, не меньше, чем написал он сам. В чем его только не обвиняли! Хулители как бы не замечали, что самые жесткие оценки поэт уже вынес себе сам и до последнего дня продолжал быть предельно самокритичным автором, даже называя себя порою представителем плебса.
С годами поэт не терял прежнего темперамента, но становился печальнее. Он посвятил стихи ушедшим друзьям: памяти Алексея Хвостенко, Юрия Щекочихина, Наташи Головиной, Франсуазы Саган ("Прощай, Сайгачонок").
Одно из характерных произведений последних лет — "Озеро жалости". Это стихотворение — как бы квинтэссенция позднего Вознесенского. Здесь есть все: и непревзойденная наблюдательность ("Сплющен озера лик монголоидный"), и звук, и ритм, и главное — гуманистическая позиция.
На то Вознесенский и поэт, что при всем своем авангардизме (на мой взгляд, условном) он остался художником пушкинской традиции, ни на секунду не забывавшим о том, что одно из основных предназначений поэта не только, как он сам пишет, "демонстрация языка", но и — "милость к падшим". Не только любовь к ближнему, но и "любовь к неближнему" — вот основной лейтмотив поэзии Вознесенского. Он верил в будущее страны: "Входят неворующие / Русские новейшие!" — и в нас, современников: "Темнеет. Мы жили убого. / Но пара незначащих фраз, / но белая роза бульдога, / но Бога присутствие в нас"…
[1] Татьяна Бек, "Творчество — это отрочество". Url: http:// www. theewwrr.info›archives/435.
[2] Вознесенский А. А., Тьмать. — М.: Время, 2008. С. 432.
[3] Там же. С. 537.