Я навьючен, точно верблюд, тюками,
Тюками контрактов проблем — напасть.
Я поддерживаю сердце руками,
Иначе оно может упасть.

Двадцать лет кряду — офис, работа,
Галстук, точно удавка, сорочка, пиджак.
Я хочу, как Мюнхгаузен, вытащить себя из болота.
Вытащить себя из болота я не могу никак.

Я люблю Наташу — она далече.
Прогоняю Машу — она со мной.
Получается так: судьбе невозможно перечить.
Получается так: жизни не будет иной.

Дробит на части капитал
Мозги и слабенькие страны.
И человечек снова мал.
И вновь зализывает раны.
И — в телевизор погружен —
Стремится жизнь узреть иную.
А телевизор, как шпион,
Ведет работу подрывную.
Но если кто-нибудь решит,
Что мир в руках пройдохи беса —
Над тем заплачу я навзрыд,
Ведь тот не понял ни бельмеса.

Запада плоть измочалена.
Желтый сгущается цвет.
Мальчик, похожий на Сталина,
Пишет автопортрет.
Бес улыбается тщетно.
Видно, что это бандит.
Так притворяется Этна —
Мол, утомленная спит.
Кроткий стою, как ягненок,
Вижу наш мир без прикрас.
Господи, дай нам силенок
Выстоять в тяжкий час.

Плачет Егорка Прокудин —
Счетчик удач на нуле.
Не было, нет и не будет
Рая на грешной земле.

Плачет мужик горемычный,
Феней бранит этот мир.
Пьет по старинной привычке
Черный, как вечер, чифир.

Воспоминаньям заслона
Нет — не уймутся никак.
И вспоминается зона,
Шконка, больничка, барак.

Острая, как пилорама,
Память крошит мужика.
Мамочка, мамочка, мама,
Участь его нелегка.

Плачет Прокудин Егорка —
Радости нет ни на грош.
Что ж ты, судьба-крохоборка,
Слезы ему не утрешь?

Тетка с косою приходит непрошено —
Стол накрывай второпях.
Тихое слово Валеры Прокошина
Нынче звучит в небесах.

Лучшим поэтам немного отмерено
Лет и удачливых дней.
Тихое-тихое слово Валерино
Все почему-то слышней.

Всяк прибыток — убыток.
Всяк убыток — сапфир.
Неча делать попыток
Изменить этот мир.

Мы уйдем, мы уходим.
Я не знаю — куда.
Разрослись, точно холдинг,
Великаны-года.

Обниму виновато
В тишине угнетающей
Дух погибшего брата,
Души павших товарищей.

Мне ответят желанием
Повидаться со мной.
Мне ответят касанием,
Очень теплой волной.

И снова брат идет на брата,
Горят степные ковыли.
Душа персоною нон-грата
Летит с обугленной земли.
Хандрит Майдан, скорбит Мтацминда.
И новый рок берет разбег.
И улыбается ехидно
Какой-то странный имярек.

Не грусти, дочь моя, что отец твой небросок.
У отца за спиной пара крепеньких крыл.
Если жизнь это пачка смешных папиросок,
Может быть, я покудова не докурил.
И сознания груз не убийственно тяжек,
И надежда на вечность, как прежде, дана.
Остается — Бог даст! — еще много затяжек.
На худой же конец — остается одна.

Жизнь пролетает Чапаем
на беляка.
Я исчерпаем,
Точно река.

Я исчерпаем,
Как газ и нефть.
Я исчерпаем,
А ты нет.

В тебе бездонность
И свет Христа.
Ты, как Мадонна,
Сошла с холста.

И это правда,
А не слова.
И — радость, радость
Во мне жива.

Этот город — дикий сплав
Черни вычурной и знати.
Этот город — точно граф
В износившемся халате.

Без всяких сомнений,
Бывает и так:
Дурак — гений,
Гений — дурак.

В заоблачных сферах —
Свои пути.
А умных и серых —
пруд пруди.

Небылью, сном, пунктиром
Был он в ночи земной.
Он пролетел над миром.
Он улетел домой.

Был он высок и светел,
Был даровит и смел.
Впрочем, никто не заметил,
Что он уже улетел.